Рассуждения о методе. Начала философии. Страсти души (сборник)

Эпистемон: Что вас может наилучшим образом обучить в этом отношении, так это стремление к знанию, общее всем людям; оно – болезнь неизлечимая, так как интерес увеличивается с обучением, благодаря тому, что недостатки души сокрушают нас постольку, поскольку мы о них знаем, вы имеете большое преимущество перед нами в том, что не видите, подобно нам, сколько вам еще остается изучать,

Эвдокс: Возможно ли, Эпистемон, чтобы при вашей учености, вы могли быть убеждены, будто в природе имеется столь всеобщая болезнь и нет никакого средства к ее излечению? Что касается меня, то мне кажется, как на всякой земле достаточно плодов и источников, чтобы утишать голод и жажду всех, так достаточно и истин, касающихся любого предмета, чтобы в полной мере удовлетворить интересу здоровых душ; думается мне, что тело больных водянкой не больше отстоит от нормального склада, чем ум тех, кто вечно обременен неутолимой любознательностью. Эпистемон: Я когда-то учил, что наше желание не может естественно распространяться на то, что остается для нас невозможным, и не должно также распространяться на порочное и бесполезное;

но известно множество вещей, которые кажутся нам возможными и которые не только чтимы и приятны, но даже весьма необходимы для нашего обихода; и я не могу верить, чтобы кто-нибудь знал их настолько, что ему постоянно не оставалось бы справедливых оснований особенно желать этих вещей.

Эвдокс: А что вы скажете обо мне, если я заверю вас, что не имею больше страсти изучать что-либо и доволен той малостью знаний, какую, подобно Диогену в бочке, имею без того, чтобы всякий раз ощущать нужду в философии. Ведь знание моих соседей не теснит моего знания, как их поля теснят то немногое, чем я владею. И мой ум, добровольно склоняясь к тем истинам, какие находит, вовсе не заботится об открытии иных; он даже радуется покою, как король страны, так отделенной от всех прочих стран, что ему воображается, будто поодаль от его владений находятся только бесплодные пустыни и необитаемые горы.

Эпистемон:

Всякого другого, кроме вас, кто так высказался бы передо мною, я счел бы за существо суетное и мало любознательное. Но убежище, избранное вами в этом уединенном месте, и малая озабоченность своей известностью, все это ставит вас вне тщеславия; а время, использованное вами на путешествия, посещения ученых и исследование всего, что открыто наиболее трудного в каждой науке, заверяет нас, что вы не лишены любознательности; таким образом, я могу высказать только уважение к вам и убежден, что вы должны обладать знанием гораздо более совершенным, чем знание прочих людей.

Эвдокс: Благодарю вас за доброе мнение обо мне; но я не хотел бы обременять вашей учтивости настолько, чтобы обязывать вас верить сказанному, основываясь на моем простом заявлении. Никогда не должно выдвигать посылок, столь удаленных от обычного мнения, если в то же время нельзя показать некоторых результатов. Вот я и пригласил нас обоих погостить здесь в это прекрасное время года, с тем чтобы удосужиться открыто сообщить вам часть надуманного мной. Смею надеяться, вы не только признаетесь, что и я имею основания быть удовлетворенным собой, но, помимо того, и сами вы вполне удовлетворитесь выслушанным.

Эпистемон: Я не хочу уклоняться от счастья, о котором уже просил вас.

Полиандр: А я охотно буду присутствовать на этом собеседовании, хотя бы и не чувствовал себя способным извлечь отсюда какую-либо пользу.