Расцвет империи. От битвы при Ватерлоо до Бриллиантового юбилея королевы Виктории

За шесть недель было отклонено шесть выдвинутых им законопроектов, и к весне 1835 года королю и первому министру стало ясно, что дело зашло в тупик. Занавес упал, когда парламент отклонил предложенный Пилем акт об ирландской десятине. Один из многих парадоксов этих трудных лет заключался в том, что Ирландия стала причиной падения не одного английского правительства. Однако те без малого сто дней, которые Пиль провел на своем посту, самым благоприятным образом отразились на его репутации как сильного и целеустремленного политика. Кроме того, за это время он помог сформировать Консервативную партию, свободную от привычной реакционности и далекую от шаблонного образа твердолобого герцога, охранителя традиционных ценностей. В The Times назвали его отставку «ужасным национальным бедствием» и осудили «излишнее партийное рвение», которое привело к его падению. Некоторые были недовольны тем, что оппозиционные партии объединились, не имея в действительности никаких общих целей, кроме стремления уничтожить премьер-министра.

Сдержанный, немногословный и не разменивающийся по мелочам, Пиль стал влиятельной фигурой. Он показал, что обладает трезвым административным складом ума. Возможно, он был политиком без идеалов, но для чего нужны идеалы? Тамвортский манифест был достоин партии, которую Дизраэли позднее назвал «партией без принципов» (еще позднее эту шпильку вернули самому Дизраэли). Дэниел О’Коннелл сказал о Пиле, что «его улыбка напоминает серебряную табличку на крышке гроба», но эти холодность и высокомерие в какой-то мере объяснялись застенчивостью. Он был от природы замкнутым человеком. Дизраэли, набрасывая его литературный портрет, заметил: «Он был крайне стеснительным, но с ранних лет не по своей воле занимал ответственные должности и обзавелся искусственной манерой держать себя высокомерно и непреклонно или, напротив, чересчур обходительно, от которой, в сущности, был не в состоянии избавиться». По словам лорда Роузберри, Пиль с самого начала был «способным, добросовестным, трудолюбивым, чутким человеком». Он был достаточно богат, но незнатен и расстраивался из-за своего сомнительного статуса. До конца жизни он говорил с ланкаширским акцентом. Он был в первую очередь человеком дела и в палате общин чувствовал себя как дома. Его часто сравнивали с маяком на скалах, капитаном корабля в бурном море, светом на горизонте — все остальные банальности вы легко можете вообразить сами. Он не ладил с некоторыми членами парламента и мог пренебречь одним или закрыть глаза на другое, но если поставить перед ним сложную задачу, он почти наверняка мог ее распутать. Кроме того, он совершенно не выносил боли и однажды потерял сознание, когда ему прищемило палец дверью.

Итак, после своего первого прихода в правительство он ушел в отставку, как писали в Annual Register, «не просто первым, но не имея соперника». Его противники-виги еще не успели прийти в себя после того, как сурово с ними обошелся король. Мельбурн и Рассел, ключевые фигуры вигов, в период краткого господства Пиля могли утешиться разве что перспективой занять должность в правительстве. У Вильгельма не было иного выбора, кроме как восстановить Мельбурна на посту первого министра, — для суверена, который, по сути, лично отстранил его несколько месяцев назад, это было изрядным унижением и к тому же показало, что парламент и народ имеют больше власти, чем монарх.

После большого пожара старое здание парламента представляло собой обгоревший остов, и новый парламент собирался в сильно пострадавшей от огня, но в целом пригодной для заседаний палате лордов, в то время как сами лорды разместились в сильно пострадавшей Расписанной палате. Мельбурн руководил лордами, Рассел занимал ведущее положение в палате общин. Все либералы, умеренные, ультрарадикалы, радикалы и философские радикалы сплотились вокруг Мельбурна. В свете Личфилдхаусского соглашения виги могли получить большинство только при поддержке ирландских депутатов Дэниела О’Коннелла. Они играли ключевую роль. Парламентские радикалы, к какой бы партии они себя ни причисляли, не могли тягаться с ними и вскоре выродились в секты или даже меньше чем секты. Их слабость позволила Расселу не допустить дальнейшей либерализации Закона о реформе, которой страстно желали радикалы (благодаря этому он получил прозвище «Бесповоротный Джек»).

В партии тори также имелось множество внутренних течений, но высокие тори, или ультратори, и либеральные тори вполне могли встать под знамена Консервативной партии. У нее был свой клуб «Карлтон», свои ассоциации и свои посредники. При этом было одно существенное отличие, которое в конечном итоге дорого обошлось Пилю. Он надеялся и верил, что способен создать современную партию тори, готовую бороться с теми трудностями, которые страна испытывала в 1830-х годах. Однако большинство в партии составляли фермеры, землевладельцы и арендаторы, чьей главной заботой были цены на зерно и сельскохозяйственные интересы. Заботы, занимавшие Пиля, и заботы партии тори далеко не всегда совпадали.