Расцвет империи. От битвы при Ватерлоо до Бриллиантового юбилея королевы Виктории

Чартисты рвались в бой не менее активно, чем сторонники лиги. В начале февраля 1839 года в Лондоне состоялся Всеобщий съезд трудящихся классов, где планировали официально принять хартию и составить петицию, которая будет затем разослана по всей стране. По сути, это было общенациональное собрание чартистов, где каждый участник представлял ряд областей, и, как подсказывает название, оно было заинтересовано в реформах, а не в революции. Оно не имело ничего общего с движением профсоюзов. Как выразился один каменщик, «профсоюзы разрушают старую систему — чартисты выступают за новую систему. Профсоюзы хотят извлечь максимум выгоды из дурной сделки — чартисты хотят заключить новую сделку». Если уж на то пошло, съезд был своего рода народным парламентом, который должен был сделать то, чего так и не смогли добиться радикалы за все время своего пребывания в Вестминстере. Элизабет Гаскелл назвала это время «ужасными годами». В романе «Мэри Бартон» (Mary Barton; 1848) она писала: «Несоразмерность заработков рабочего класса и цен на продукты слишком многих привела к болезням и смерти. Люди голодали целыми семьями. Не хватало лишь Данте, чтобы описать их мучения».

Призывы Всеобщего съезда заставили некоторых испугаться, начались разговоры о вооруженных протестах. Организованная полиция появилась в тех городах, где ее ранее не было, армию усилили, некоторых чартистов арестовали. Один живший в то время историк выразился так: «Мы стали трезвым народом». Перспективы вооруженного конфликта не было; более того, как это часто случается, внутренние конфликты между радикалами были намного более ожесточенными, чем любая направленная вовне агитация. Они спорили о том, какие методы следует использовать: моральное воздействие, запугивание, физическое воздействие или смесь всего перечисленного? Планировали и готовили массовое шествие к парламенту, чтобы представить петицию с просьбой рассмотреть шесть пунктов своей хартии. Элизабет Гаскелл добавляла: «Они не могли поверить, что правительство уже знает об их несчастьях… Мысль о том, что глубину их бедствий еще только предстоит раскрыть и что тогда будет найдено какое-то средство, смягчала их исстрадавшиеся сердца и сдерживала нарастающую ярость».

Общенациональную петицию собирались выработать на массовом съезде в 1839 году, а затем представители различных реформистских клубов должны были доставить ее в процессе большого шествия к Вестминстеру. Длина петиции составляла 3 мили (4,8 км) — в ней было 1 280 000 подписей. Впрочем, даже если бы под ней стоял еще миллион подписей, этого вряд ли оказалось бы достаточно. Петицию представили, но по итогам голосования 12 июля парламент отказался даже рассмотреть ее. Возникли слухи о национальной забастовке, но рабочие не были к ней готовы. Затем местные активисты заговорили о всеобщем восстании, но эта идея имела еще меньше шансов расшевелить Англию. Бунты и забастовки отнимали достаточно сил, и ни у кого тем более не было желания поднимать вооруженное восстание, которое ни один лидер не смог бы должным образом направлять и контролировать. «Священный месяц», посвященный общему делу, в итоге сократился до трехдневной забастовки, в ходе которой самые воинственные чартисты были арестованы. Одних приговорили к условной мере наказания, других к нескольким месяцам тюрьмы. Никаких ответных массовых репрессий не было. И все же происходящее не казалось правильным. О том, что на севере царят нищета и голод, знали, но как будто не осознавали настоящий масштаб бедствия. Некоторые называли это «вопросом о состоянии Англии». Возможно, этот вопрос не имел ответа. Томас Карлейль писал в своей книге «Чартизм» (Chartism; 1839): «Очень широко распространено ощущение, что положение и настроения рабочих классов в настоящее время достаточно угрожающие, и что-то должно быть сказано, что-то должно быть сделано в отношении этого».

Стремления чартистов не имели ничего общего со стремлениями Лиги против Хлебных законов, которую они называли «партией скупых и корыстных торгашей, крупных капиталистов и богатых промышленников». Мало что способно вызвать такой гнев низших классов, как попытки использовать народное дело ради собственной финансовой и политической выгоды. Чартисты воспринимали Лигу против Хлебных законов как очередную группу, действующую в интересах промышленников, которые хотели получить дешевый хлеб для своих рабочих, чтобы снизить им заработную плату. Не следует забывать, что именно в этот период Энгельс размышлял о причинах революции рабочего класса. Историк и литератор Дж. Э. Фруд говорил: «Повсюду вокруг нас плавучие маяки интеллекта сорвались с якорей… Огни дрейфуют вокруг, компасы не в порядке, и нам остается только прокладывать свой путь по звездам». Членский взнос участника Лиги против Хлебных законов составлял 5 шиллингов в год, — представители растущего среднего класса с некоторым усилием могли позволить себе потратить такую сумму, но простым трудящимся это было совершенно недоступно.