Расцвет империи. От битвы при Ватерлоо до Бриллиантового юбилея королевы Виктории

4 ноября шахтеры и металлурги Южного Уэльса во главе с известными чартистами двинулись на город Ньюпорт. В это время года над страной витала тень Гая Фокса и его заговора, и бунты и беспорядки были обычным явлением. Неясно, какую цель ставила перед собой толпа демонстрантов в 1839 году, однако они окружили гостиницу в Вестгейте, где небольшой отряд военных держал под охраной нескольких чартистов. В подобной напряженной ситуации достаточно, чтобы хотя бы у одного человека сдали нервы. Раздались выстрелы. Военные открыли огонь по толпе, обратив ее в бегство, более двадцати человек погибло. Трое лидеров чартистов были опознаны, арестованы, преданы суду и приговорены к смертной казни. Затем благодаря настойчивому вмешательству лорда верховного судьи исполнение приговора для всех троих было отложено. Если бы их повесили, дальнейшие беспорядки могли спровоцировать хаос. В сложившихся обстоятельствах огонь чартистов удалось залить кровью. Движение временно приостановило свою деятельность, чтобы обсудить тактику и провести некоторые внутренние реформы. Это был конец первого этапа деятельности чартистов, хотя правительство вигов уже поздравляло себя с тем, что худшее позади.

А в это время в далекой сказочной стране под названием Кенсингтонский дворец Виктория встретила своего будущего мужа и была совершенно им очарована. Она стремилась к замужеству. Альберт представлял собой все, чего только можно было желать. «Ах, чувствовать, что меня полюбил и продолжает любить такой ангел

, как Альберт, — не поддающийся описанию восторг

! Он само совершенство

». Количество наклонных букв и россыпи восклицательных знаков в ее записках говорят сами за себя. Когда парламент проголосовал за то, чтобы сократить размеры содержания для Альберта после их свадьбы, она возмущенно писала: «Я чуть не расплакалась от ярости… Бедный, дорогой Альберт, как жестоко они обошлись с тобой, нежный ангел! Эти чудовища! Тори, вы будете наказаны. Месть! Месть!..» После свадьбы шекспировские страсти несколько утихли. 10 февраля 1840 года, когда свадебная церемония отгремела и супруги укладывались спать, принц Альберт предложил молодой жене продлить их медовый месяц в Виндзоре. Это вызвало новый поток курсива и восклицательных знаков. «Ты забываешь, моя драгоценная любовь, — ответила она, — что я — королева, правительница, и это дело не может подождать». Если он рассчитывал, что будет править совместно с женой, его ждало разочарование. В лучшем случае ему разрешали приложить промокательную бумагу к исписанной ею странице. Только когда королева временно удалилась на покой, чтобы произвести на свет их первенца, принц Альберт обрел некоторую самостоятельность. Он стал исполнять обязанности ее личного секретаря и имел ключи от всех хранилищ с официальными документами. Он уже не просто промокал чернила, но держал перо.

В сущности, все это время можно назвать великой эпохой пера и чернил, поскольку именно тогда впервые появились «почта за пенни» и вертикальные почтовые ящики. Изобретатель и социальный реформатор Роуленд Хилл произвел подсчет и пришел к выводу, что оптимальным вариантом будет система предоплаты, начинающаяся с одного пенни. Он также рекомендовал использовать для писем «маленькие бумажные упаковки, которые называются конвертами». Первые «черные пенни» (черные почтовые марки стоимостью один пенс) поступили в продажу в мае 1840 года. Это произвело социальную революцию, сравнимую с появлением электрического телеграфа, способствовало упрочению социальных связей и повышению национального самосознания и побудило Генри Коула, одного из самых изобретательных государственных служащих страны, написать в своих мемуарах: «Из всех событий, с которыми была связана моя карьера, ничто, на мой взгляд, не способно превзойти или хотя бы сравниться с точки зрения принесенной миру пользы с учреждением универсальных почтовых сборов размером в один пенс… Это слава Англии на все времена». В первом официальном отчете о работе почтовых отделений отмечалось, что почтовая система демонстрирует «деятельное усердие и энергию, в целом свойственные нации». Марка была таким символом национальной гордости, что ей даже не нужна была легенда — ее украшал только профиль государыни. «Бесчисленные друзья гражданской и религиозной свободы» приветствовали новую почту как «средство передачи мысли», способствующее развитию национального самоопределения и самосознания. Если говорить о менее формальных отношениях, обмен фотографиями по почте был важным знаком дружбы.