Расцвет империи. От битвы при Ватерлоо до Бриллиантового юбилея королевы Виктории

За поражением лорда Джона Рассела от рук Палмерстона в феврале 1842 года последовала еще одна из бесконечной череды попыток сформировать правительство. По-видимому, ни один кандидат не мог собрать коалицию, которая просуществовала бы дольше одного дня. Лорд Дерби, тори, унаследовавший титул от отца, был рекомендован королеве как наименее безнадежный вариант. Он с воодушевлением принял пост, но необходимость собрать толковый кабинет поставила его в тупик. Он признался королеве, что подумывает пригласить Палмерстона, но она ответила: «Если вы сделаете это, он не успокоится, пока не обретет над вами власть». Этот откровенный совет мог бы пригодиться многим ее министрам.

Рассказывают, что, внимательно изучив список вероятных кандидатов, Дерби сказал: «Нет, это не те имена, которые я могу представить королеве». Он так далеко отошел от старого консервативного правления, что не пригласил ни одного человека из бывшего кабинета Пиля. В конце концов, после очередной короткой заминки в оппозиции, ему удалось провернуть дело. Когда список зачитывали в парламенте, герцог Веллингтон, к этому времени почти оглохший, громким шепотом переспрашивал после каждого имени: «Кто? Кто?» Этот кабинет так и вошел в историю под названием «Правительство кто? кто?». Пожалуй, больше всего оно прославилось тем, что должность канцлера казначейства в нем занимал Бенджамин Дизраэли. Когда Дизраэли признался, что не имеет опыта в управлении финансами, ему посоветовали не волноваться: «Вам дадут все цифры».

Дерби в общих чертах обрисовал свою программу, совершенно непохожую на программу Палмерстона (главным образом тем, что он «не позволял себе бранных и невоздержанных выражений»). Его цели были совершенно ясны. Наступали крайне нестабильные времена, и Дерби был готов решительно защищать существующий государственный уклад от набирающей силу радикальной угрозы мира. В Quarterly Review писали: «Мы смиренно, но весьма искренне желаем новому правительству предотвратить демократическую и социалистическую революцию». Герцог Веллингтон признавался ирландскому политику Крокеру: «Для нас, стоящих так близко к концу своего общественного пути, утешением может служить лишь то, что нам не придется своими глазами увидеть, как окончательно разрушится все, что сейчас пошло трещинами». Любопытно, что даже самые опытные наблюдатели воспринимали политику сквозь призму собственных страхов и иллюзий. Но нельзя отрицать: в обществе, где существовала глубокая пропасть между ослепительным богатством и ужасающей бедностью, с одной стороны, неизбежно присутствовали негодование и гнев, а с другой — страх и трепет. Тори Роберт Сесил (позже ставший лордом Солсбери) писал: «Борьба между английской конституцией и демократическими силами, которые пытаются ее ниспровергнуть, в действительности, если разложить ее на простейшие элементы и выразить в наиболее прозаической форме, есть борьба между теми, кто имеет и старается сохранить свое имущество, и теми, кто не имеет, но стремится приобрести».

Одна публикация того времени если не разожгла пожар, то, во всяком случае, подлила масла в огонь. Книга Генри Мэйхью «Лондонские трудящиеся и бедняки» (London Labour and the London Poor), опубликованная одним томом в 1851 году, беспощадно вскрывала горести городской жизни, ее страдания, тяготы и болезни. Множество детей умирало в пагубной атмосфере убогих жилищ. Жертвы лондонской грязи и зловония знали, что смерть неизбежна и неотвратима. В своей книге Мэйхью рассказывал ужасные истории городской бедноты: «Когда я вернулся в ночлежный дом, мне сказали, что она умерла. У меня в кармане было шесть пенсов, но я не мог удержаться от слез при мысли, что потерял мать. Я все еще плачу о ней. Я не стал дожидаться, когда ее похоронят, и сам приступил к делу. С тех пор и до этого дня я попрошайничал. Я очень ослаб и умираю от голода. Я бы сделал все, чтобы избавиться от этих страданий». Это было намного страшнее всего, что только написал Диккенс. В стране существовало своего рода государство внутри государства, сообщество людей, не имевших никакой связи с внешним миром, с историческими событиями и историческими фигурами своего времени. Они не принадлежали ни к одной религии, не имели никакого представления о своей стране и ее правителях и, в сущности, ровно ничего не знали о самих себе. Они — наши предки, неизвестные люди, которые жили и умирали в мире, не приносившем им ничего, кроме страданий и болезней. Очередная смертоносная вспышка холеры привела Чарльза Диккенса в ярость — в своем журнале Household Words он заявлял: некомпетентность властей означает, что «они виновны перед БОГОМ в массовом убийстве». Еще одна такая вспышка, «и вы увидите в этой стране такие потрясения, каких не бывало на Земле с тех пор, как Самсон обрушил храм на свою голову». В этих словах хорошо виден весь его гнев, сострадание и невозможность добиться хоть каких-то действий правительства.