Теперь, когда мы познакомились с природой корреляции и природой причинности, давайте посмотрим, как перейти от одного к другому. Проблема не в том, что «корреляция не предполагает причинности». Как правило, предполагает: если корреляция не иллюзорна и перед нами не случайное совпадение,
Обратная причинная зависимость и мешающие параметры, вторая и третья часть этой мантры, вездесущи. Наш мир — гигантская байесовская причинно-следственная сеть, со стрелками, указывающими сразу во все стороны, и с событиями, запутанными в узлы, где все коррелирует со всем. Существование подобных узлов (именуемых мультиколлинеарностью и эндогенностью) может объясняться эффектом Матфея, без обиняков сформулированным Билли Холидей: «Всякому имеющему дастся, а у не имеющего отнимется. Так сказано еще в Библии, а мы все удивляемся»{34}
,[351]. В более богатых странах население обычно здоровее, уровни счастья, безопасности, образования, миролюбия, демократии, либеральности и гендерного равенства выше, а уровни религиозности и загрязнения окружающей среды — ниже[352]. Более богатые люди, как правило, здоровее, лучше образованны, имеют больше социальных связей, чаще занимаются спортом, сбалансированнее питаются и с большей вероятностью принадлежат к привилегированным группам[353].Такая спутанность означает, что почти любое заключение о причинной обусловленности, которое вы сделаете на основе корреляции по странам или отдельным людям, скорее всего, будет неверным или в лучшем случае недоказанным. Демократические страны миролюбивей, потому что их лидеры не готовы пускать граждан на пушечное мясо? Или же страны, которым не угрожают соседи, могут позволить себе роскошь демократии? Это учеба в колледже обеспечивает человека знаниями и умениями, которые позволяют заработать на хлеб с маслом? Или же высшее образование по плечу лишь умным, дисциплинированным или привилегированным, которые могут перевести свои врожденные активы в финансовые?
Однако безупречный способ разрубить эти узлы все-таки существует — это рандомизированный эксперимент, часто называемый рандомизированным контролируемым испытанием (РКИ). Возьмите крупную выборку из изучаемой популяции, случайным образом разделите всех испытуемых на две группы, воздействуйте предполагаемой причиной только на одну из них и проверьте первую группу на изменения, а вторую — на их отсутствие. Рандомизированный эксперимент позволяет нам максимально близко подобраться к
Ключ к успеху — рандомизированность, то есть случайность разбиения на экспериментальную и контрольную группы: если давать лекарство тем пациентам, которые живут ближе к больнице, или первыми записались на участие в эксперименте, или демонстрируют больше интересующих нас симптомов, чем пациенты, которым дают плацебо, вы никогда не узнаете, работает ли ваша таблетка. Один из моих университетских преподавателей любил переиначивать реплику из пьесы Джеймса Барри «Что знает каждая женщина» (What Every Woman Knows): «Рандомизированность — она как обаяние. Если она у вас есть, вам больше ничего не нужно; если ее у вас нет, неважно, что еще у вас есть»[355]
. Относительно обаяния это не совсем верно, как и относительно рандомизированности, но я и десятилетия спустя помню эти слова, причем они мне нравятся больше клише, провозглашающего рандомизированные испытания «золотым стандартом» доказательства причинно-следственной связи.Премудрость РКИ постепенно просачивается в политику, экономическую науку и образование. «Рандомисты» все чаще убеждают политиков проверять действенность предлагаемых последними мер на случайной выборке деревень, школьных классов или городских районов и сравнивать полученные результаты с контрольной группой, к которой никакое воздействие не применялось или которой для вида поручили выполнять какую-нибудь бессмысленную программу[356]
. Весьма вероятно, что такие данные — более надежная основа для оценки стратегий, чем традиционные способы вроде догм, побасенок, харизмы, общепринятых воззрений или мнения наиболее высокооплачиваемого лица.