Равенсбрюк. Жизнь вопреки

И. И когда вы уже в 1947 году возвращались в Москву, то вы не пользовались этим документом уже?

Р. Это у меня уже никто и не спрашивал. Достаточно того было, что я знала, а если бы не знала, то, возможно, все имело другой характер, а так как я знала, что мое дело пошло сюда вместе со мной, поэтому все спокойно было. Нигде задержки с выдачей документов у меня не было.

И. А в принципе, потом уже в Советском Союзе были такие люди, которые встречались вам в органах, допустим, когда вы шли устраиваться переводчицей, он вам сказал, что…

Р. Да, ну там же оперативные работники. Я, вы знаете, 12 лет здесь в Москве, штаб Московского военного округа, 12 лет проработала, он же мне сказал по месту работы сдать документы на выезд, и я этот район хорошо знала, так 12 лет уже работала, но на меня это так подействовало. В московском военкомате мне определили город, определили ставку, и только надо было ему сдать эти документы. А он мне отвечает: «Почему вы думаете, что нам нужен переводчик?» Я ему ответила: «Вам он, естественно, не нужен». Вышла оттуда и не знала, где троллейбусная остановка… А были такие хорошие друзья… Николай Иванович, Балашов Борис Александрович из ЦК КПСС… прекрасные два человека… созвонившись, договорились встретиться… Вы знаете, эти два человека, совершенно можно сказать посторонние, но прекрасные люди, они как-то были подавлены.

И. Когда вы выезжали в Германию?

Р. Когда я хотела поехать работать в качестве переводчицы.

И.

Это уже какой год был?

Р. Шестидесятые.

И. То есть вы вернулись в Москву, здесь работали…

Р. Здесь работала, вышла замуж, потом это случилось с мужем, и мне материально было очень тяжело, но я еще училась. После работы еще на вечернем училась. И, получив уже диплом, я обратилась в московский военкомат с просьбой разрешить мне поехать, то есть отправить меня переводчицей работать в нашу часть. А сестра уже взяла дочь к себе, потому что сказала: тебе очень материально тяжело, поезжай. Вот такой удар…

И. И все-таки вас не выпустили?

Р. Нет. Вы знаете, в этих органах, я, может, не должна об этом говорить, бывают разные люди. Даже вы вот спрашиваете меня, как велся допрос. Входит, допустим, интеллигентнейший человек. Сначала с ним могли по-человечески разговаривать, но тут начинался крик: «Если ты не скажешь, ты будешь также…» – и всякое другое… Естественно, слыша такое изречение, я перевожу общий смысл, и он понимает прекрасно, что я не все перевела. «Ты переводи все, что я сказал». Я говорю: «То, что я сказала, текст достоверный». А ведь могло закончиться еще хуже. Руководство действительно его поменяло. Так что переводчикам там было сложно… даже самый лучший перевод, он многое теряет…

Прием в Международный комитет, это было в Голландии, естественно, волновались, у нас президент, она очень такая строгая, говорит: «Представьтесь, как вы попали в Равенсбрюк». Я говорю: «Только этот момент рассказать?» – «Ну, начните, но кратко». Когда я начала, она: «Нет, нет, нет. Вы расскажите все подробно». Ко мне подошла вот эта Ирма Тирзак, которая сейчас вспомнилась, подошла ко мне сзади, гладит, гладит меня по спине и говорит: «Людмила, спокойно, спокойно». И ко мне подходит высокий такой мужчина, настоящий голландец (смеется) и говорит: «Я микрофон буду держать, а вы рассказывайте». Когда я закончила, то он опустился на колени, поцеловал руки, потом мне рассказали, что он сын священнослужителя…

И.

Спасибо, Людмила Александровна, за все, что вы рассказали.

Интервью с Головиной Ольгой Васильевной

И. (Аристов Станислав Васильевич). Ольга Васильевна, скажите, пожалуйста, когда вы родились?

Р. (Головина Ольга Васильевна). Я родилась в 1923 году 4 июня.

И. Кем были ваши мама и папа?