Раз, два, пряжка держится едва… Печальный кипарис. Зло под солнцем. Икс или игрек?

В сторожке, так же как и в доме, было тщательно прибрано, но на всем лежал толстый слой пыли — сюда явно давно никто не заходил. На осмотр комнаток сторожки потребовалось лишь несколько минут. Когда они вышли наружу, Пуаро прикоснулся к листьям розы, стебли которой обвивали деревянную решетку шпалеры. Алые цветы благоухали.

— Знаете, как называется этот сорт? — вдруг спросил он. — Это «Зефирен Драуфен», мой друг.

— И что из этого? — раздраженно буркнул Питер Лорд.

— Когда я виделся с Элинор Карлайл, она вдруг заговорила со мной о розах. Именно тогда я увидел — нет, не яркий дневной свет, а лишь проблеск во мраке… Так бывает, когда едешь в поезде… когда он приближается к концу туннеля. Свет еще совсем слабенький, но ты знаешь, что темнота за окном скоро окончательно рассеется.

— Что она вам рассказала? — вдруг охрипшим голосом спросил Питер Лорд.

— Она рассказала мне о том, как они в детстве играли здесь, в саду, и как они с Родериком Уэлманом спорили. Вернее, даже ссорились, ибо он предпочитал белую розу Йорков — холодную и строгую, а она — так она мне сказала — любила красные розы, ей была милее алая роза Ланкастеров. Да, она любила алые розы — за их теплый живой цвет и аромат. Вот в этом, мой друг, и есть различие между Элинор Карлайл и Родериком Уэлманом.

— Разве это объясняет… хоть что-нибудь? — спросил Питер Лорд.

— Это объясняет характер Элинор Карлайл, страстный и гордый характер девушки, отчаянно влюбленной в человека, не способного ее полюбить…

— Я вас не понимаю… — сказал Питер Лорд.

— Зато я понимаю ее… я понимаю их обоих. А теперь, мой друг, давайте еще разок вернемся на то место рядом с кустами.

Они шли молча. Веснушчатое лицо Питера Лорда было обеспокоенным и сердитым.

Когда они подошли к тому вытоптанному пятачку, Эркюль Пуаро остановился, что-то обдумывая. Питер Лорд не сводил с него глаз.

Внезапно именитый сыщик огорченно вздохнул.

— На самом деле все очень просто! Неужели вы не видите грубую ошибку в ваших рассуждениях? Согласно вашей версии некий мужчина, познакомившийся с Мэри Джерард в Германии, прибыл сюда с твердым намерением ее убить. Но взгляните, мой друг, взгляните! Смотрите во все глаза, если уж ваш ум настолько слеп, что от него, похоже, никакого толку! Что вы видите? Окно? Не так ли? А за окном — девушку. Девушку, готовящую сандвичи, то есть Элинор Карлайл. Подумайте сами: как, черт побери, наблюдавший за ней человек мог догадаться, что эти сандвичи будут предложены Мэри Джерард? Этого никто не мог знать, кроме самой Элинор Карлайл. Никто! Ни Мэри Джерард, ни сестра Хопкинс.

Что же отсюда следует? Если этот человек действительно залез в окно и отравил сандвичи… на что он рассчитывал? На то, что сандвичи съест сама Элинор Карлайл…

Глава 13

Пуаро постучал в дверь коттеджа сестры Хопкинс. Она открыла ему, дожевывая на ходу булочку с изюмом.

— Это опять вы, — не слишком любезно спросила она. — Зачем пожаловали на этот раз?

— Вы позволите мне войти?

Сестра Хопкинс нехотя посторонилась, пропуская Пуаро внутрь. Потом все же предложила ему чаю. Пуаро смотрел на чернильно-темную жидкость в своей чашке с некоторой опаской.

— Только что заварила — отличный крепкий чай! — сказала сестра Хопкинс.

Пуаро осторожно размешал чай и сделал один героический глоток.

— Как вы думаете, почему я к вам пришел? — поинтересовался он.

— Откуда мне знать? Я не умею читать чужие мысли.

— Я пришел, чтобы услышать от вас правду.

Сестра Хопкинс воздела руки, изображая праведный гнев.

— На что вы намекаете? Какая вам еще нужна правда?! Я и так выложила все как на духу! Даже про трубочку с морфином. Другие на моем месте сидели бы и помалкивали. А я вот не молчала, хотя знала, что за свою халатность — за то, что оставила без присмотра саквояж с лекарствами, меня крепко накажут. Но такой конфуз может случиться с кем угодно! Я уже получила за это взыскание, и, могу вас заверить, оно нанесло существенный урон моей профессиональной репутации. Но я, как видите, о себе не думала! Я обо всем рассказала! Обо всем, что относилось к делу. И я буду очень вам признательна, мосье Пуаро, если вы оставите свои гадкие намеки при себе! Я честно рассказала все, что знала о смерти Мэри Джерард. И как вы смеете намекать на то, что я что-то скрыла? На каком основании, хотела бы я знать?! Я не утаила ничего, абсолютно ничего! И готова присягнуть, что так все и было!

Пуаро даже не пытался ее остановить. Он отлично знал, как надо обращаться с разъяренной женщиной: надо дать ей выговориться и подождать, пока она остынет. Он так и сделал, а потом очень спокойно и доброжелательно сказал:

— Я вовсе не считаю, что вы утаили нечто, относящееся к преступлению.

— Тогда что же вам нужно, хотела бы я знать!

— Я прошу вас рассказать правду не о смерти, а о жизни Мэри Джерард.

— Ах, вот оно что! — Сестра Хопкинс как-то сразу растерялась. — Вот, значит, что вам нужно! Но это же не имеет отношения к убийству.

— А я и не говорил, что имеет. Я сказал, что вы утаили некоторые сведения, касающиеся этой девушки.