Раз, два, три, четыре, пять. Будем мы тебя...

Три коршуна, Макс, Лар и Джейк, вцепились в своих жён, перемещаясь в сплетённой связке от мангала, источающего одуряющий аромат жаренного мяса, к столу, заставленному порезанными овощами и фруктами. Баба Вера озабочена холодными напитками, свежей зеленью и отсутствием на пикнике колбасы, сыра и яиц. Дочь советской власти, выросшая на определённых понятиях продуктовой корзины и заполненности стола — всего и побольше. Пусть у гостей глаза от зависти вылезут, а соседи захлебнуться слюной.

Мама, увидев нас, делает жалкие попытки оторваться от мужа, но сделать это невозможно, поэтому у нас получаются какие-то странные обнимашки, где мамка обхватывает Яра за пояс, Макс поверх её рук притягивает сына, а тот обнимает сразу двоих, постукивая батю по спине. Тоже повторяется со мной и с Ником, а затем, после рукопожатий и быстрых объятий с оставшейся частью, нас допускают до шашлыка.

Наслаждаюсь сочной свининой, стекающей жирными, ароматными каплями по подбородку, облизываю пальцы, пропитанные специями и кетчупом, слушаю байки Ларри с последнего заезда на мотоциклах, где Лар просрал прошлогоднее третье место и пришёл на старт четвёртым. Он пеняет на возраст, Дая убеждает его в обратным, шепчет что-то на ухо, после чего у Ларри загораются глаза и мысли бегут в противоположную от застолья сторону.

Мои же глаза натыкаются на Яра, сидящего напротив, на его кадык, нервно сглатывающий, следя за каплей, стекающей по подбородку, на голод, просыпающийся в серой тьме. На право не смотрю, но моя кожа горит от ещё одного взгляда, уверена, такого же голодного, с такими же обещаниями, выводящими на моей коже узоры из мурашек.

Подскакиваю с места, прошу бабу Веру показать теплицу с необычными сортами помидоров, бегу подальше от двух самцов, источающих слишком густые флюиды, наполняющие вечерний воздух терпкостью вожделения и похоти.

Бабушка с энтузиазмом погружает меня в мир разноцветных томатов, где золотистые растут рядом с фиолетовыми, розовые соседствуют с шоколадными, а полосатые соревнуются в яркости с малиновыми и оранжевыми.

— Это моя гордость, — садиться к кусту, на половине которого зреют жёлтые капли, а рядом, на верхней ветке наливаются бордовые. — Привила веточку багряного заката к золотой карамели. В следующем году добавлю сливочную чернику. Думаю, три будет интереснее двух. Как считаешь?

На этих словах она внимательно следит за мной, ожидая ответа, а меня хватает только на кивок. Мы говорим о садоводстве, или обсуждаем мои отношения? Господи. Неужели всё так заметно? Каковы шансы, что никто ни о чём не догадался?

Я с готовностью соглашаюсь переночевать в родительском доме, надеясь избежать тесное общение с парнями. Вряд ли они посмеют совращать меня здесь, где за стеной детская Яны с Марьяной, а напротив Лёшки и старших близнецов.

На всякий случай закрываю дверь на защёлку, надеваю длинную пижаму, обматываюсь одеялом и ложусь спать. Не успеваю заснуть, как телефон подаёт признаки жизни.

«Открой, малыш» — от Ника.

«Впусти нас, сестрёнка» — от Яра.

Глава 26

Алёна

Они всю ночь шлют мне сообщения, уговаривают допустить в спальню, соблазняют снимками обнажённых тел, обещают море наслаждения, а я всё сильнее кутаюсь в одеяло, удерживаю себя на кровати и горю. Чем дальше от полуночи, тем откровеннее обещания, развратнее картинки, мокрее между ног. Давно открыла бы дверь, проверила формулировку воссоединения, воткнула коготки в крепкие телеса, но близость родителей не даёт потерять голову.

С первыми лучами солнца отключаю телефон, закрываю натруженные глаза, будто засыпанные песком, опускаю руку вниз, проползаю под резинку пижамных штанов, а другой стискиваю грудь. Пальцы резво обводят пульсирующий клитор, оттягивают сосок. Хватает тридцать секунд, чтобы моё тело, измученное воздержанием и неудовлетворённостью, дёрнулось в первой волне оргазма.

Он короткий, неполноценный, голый и ущербный, абсолютно не наполнивший меня расслабленным удовольствием, только раздразнивший, как жалкая капля воды для иссыхающего в пустыне путника, но эта меленькая разгрузка позволяет успокоиться и уснуть.

Долго поспать не удаётся. Детский шум оглашает дом, отлетая от стен плачем, смехом, спорами, криком. Неважно, сколько детям лет, год, пять, четырнадцать. Каждый из них вносит свою лепту в общий ор, резко выбрасывающий из мира Морфея.

Тело ломит, глаза болят, в голове пара дятлов, пробивающих дупла на затылке и во лбу. Смотрю на часы — восемь утра. Когда засыпала было пять. В груди поднимается злость на пару придурков, домогающихся всю ночь. Ну я им устрою!

Принимаю бодрящий душ, приклеиваю патчи с огурцом и зелёным чаем на веки, наношу крем «дневное сияние», радуюсь, что женщина, и в моём арсенале много примочек, скрывающих усталость и бессонную ночь, а затем с издевательской улыбкой наблюдаю за Ником, лениво передвигающим ногами, и Ярославом, трущим красные глаза.

— Не спалось без запаха болота и тучи комарья? — поддевает Макс, встаёт из-за стола и направляется к кофеварке.