Разбег в неизвестность

Такой странный дизайн был вынужденной мерой. Дело в том, что арабские шейхи, одни из основных покупателей драгоценного металла, имели стойкую аллергию на коммунистические символы в общем и серп с молотом в частности. Похожие проблемы испытывали покупатели в ФРГ и даже Франции. Со слитками все было просто – швейцарцы стирали советские и ставили свои клейма. Но понятно, что с монетами такую операцию проделать невозможно. Поэтому почитаемый среди христиан и мусульман «святой Георгий» был удачным компромиссом. Однако лишь безусловная поддержка Косыгина и Шелепина позволила Юрию Карнауху «пробить» выпуск «неидеологической» монеты в многочисленных кабинетах Старой площади[225].

Результат того стоил. Уже к концу года в среде контрабандистов слово «Георгий» стало нарицательным, в США за монету давали не менее $20[226]

. А Юрий Карнаух получил орден Трудового Красного Знамени.

Между тем экономический кризис даже не думал стихать. СССР вполне обеспечивал выплату кредитов и свои оперативные потребности в валюте «Георгиями», и продавать слитки, как бывало ранее, не собирался. Южноафриканские конкуренты полностью прекратить реализацию золота не смогли, однако подобно СССР перевели сбыт в Швейцарию и до предела сократили его объем. Для покрытия платежного дефицита сторонники политики апартеида[227] воспользовались примером своих непримиримых врагов[228]

. А именно, наладили выпуск своих золотых монет «Крюгеррандов».

К середине тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года в хранилище Федерального банка США все еще оставалось более десяти тысяч тонн золота. Ни одна страна не стояла даже близко к Штатам по этому показателю. Но… идти против тренда не может даже первая экономика мира.

Биржевая паника, вызванная арабо-израильской войной, оказалась последней соломинкой на спине верблюда мировой экономики. Семнадцатого июля тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года «Золотой пул» рухнул, попытки стабилизации курса доллара при помощи продажи драгоценного металла из запасов были прекращены. Рынок разделился[229]

. Банки США, Великобритании, ФРГ, Бельгии и Нидерландов, сохранившие привязку к доллару, обязались не продавать и не покупать золото у прочих государств, в том числе непосредственно у стран-производителей. За это они сохраняли формальное право получать золото по прежней цене тридцать пять долларов за унцию у США. Остальные страны начали определять цену на желтый металл в соответствии со спросом и предложением.

Еще несколько лет назад предпринятая мера оказалась бы эффективным способом «игры на понижение», а то и «воспитания» строптивых. Главные производители золота, ЮАР и СССР, были бы просто вынуждены пойти на реализацию своих немалых объемов в лучшем случае по «твердому курсу», а то и ниже, с бонусом посреднику. Ведь непросто найти оптового покупателя, обладающего нужными суммами. Однако паника частных тезавраторов[230] и отлаженная столетиями логистика швейцарских банков сделали свое дело. Более того, презрев разницу идеологий социализма и апартеида, банкиры легко нашли общий язык и начали координировать свои действия[231]

. Цена желтого металла на свободном рынке уверенно пошла вверх. Уже в начале тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года тройская унция «пробила» критический уровень в сорок долларов и останавливаться на достигнутом не собиралась[232].

Осенью тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года не выдержали нервы у финансистов ФРГ. Западная Германия неожиданно для всего мира проявила тевтонскую напористость и вышла из «официального» круга поддержки США[233]. Причем устанавливать «твердый курс» марки по отношению к доллару там не стали, отдали этот процесс стихии рынка. К удивлению многих, это дало блестящий результат – курс немецкой валюты заметно вырос.

Спекуляции набирали обороты, золотой запас США таял, как снег под мартовским солнцем. Весь банковский мир, не исключая крайне заинтересованный Президиум ЦК КПСС, начал считать дни до окончательного краха остатков Бреттон-Вудских договоренностей. Действительно, при такой колоссальной разнице сдержать фиксированную планку в тридцать пять долларов за унцию было невозможно. Более того, перекошенная финансовая система с переоцененным долларом начала давить на реальное производство и торговлю. Особенно обижались арабы. Шейхов мало интересовали зеленые бумажки, да и вообще любая европейская валюта. Им был нужен исключительно драгоценный металл, и цена на нефть начала быстро догонять показатели свободного рынка[234], бросив еще несколько соломинок на хребет верблюда американской и британской экономики.