Разбойник

– Я принимала ванну сегодня днем. Ты только что вымыл меня. Я не могу быть намного чище, чем сейчас.

– Нет, можешь. – Его измученный взгляд снова устремился на нее. – Я прикасался к тебе, Фара.

– Я тоже прикасалась к тебе, – напомнила она мужу.

– Ты не понимаешь, – процедил он сквозь зубы, и Фара испугалась, что он может снова убежать.

– Ты прав, – мягко вымолвила она. – Ты все время говоришь это, и я действительно не понимаю, почему тебе неприятно прикасаться ко мне.

– Нет. – Он шагнул было к ней, словно желая обнять, но остановился. – Дело не в этом.

– Ну так объясни мне! – взмолилась она. – Я это заслужила.

Дориан принял решение с видом заключенного, готовящегося к виселице. Как будто своими словами он мог привести к необратимому исходу. Когда он заговорил, это был голос мертвеца:

– Какое-то время я был самым молодым заключенным в тюрьме Ньюгейт. Самым маленьким. Самым нежным. Самым-самым слабым. Я не буду описывать ад, с которым все это связано.

Фара задержала дыхание, чтобы не разрыдаться, понимая, что жалость оскорбит его.

– Сказать, что это был кошмар, было бы очень мило. Жестокость была всеохватывающей. Плотской, физической… умственной. – Он поднял на нее глаза, скрывая вспышку стыда за уже знакомым ей льдом. – Разве ты не видишь, как это изменило меня, Фара? Не только физически, во всех отношениях.

Сознавая свою наготу, Фара не поддалась порыву обхватить себя руками на случай, если он неверно истолкует это движение.

– Я помню наш разговор в Бен-Море, – осторожно сказала она. – Ты же сам мне обо всем этом рассказывал. И не забывай, я работала в Скотленд-Ярде десять лет. Я знаю, что происходит в таких местах, как преступники охотятся друг на друга. Это разбивает мне сердце, Дориан, но не портит мое мнение о тебе. Ты был молодым. Ты был маленьким и беспомощным. – Она медленно придвинулась к краю кровати. – Ты больше не принадлежишь к числу этих тварей.

– Черт, ты настоящий ангел! – Он произнес эти слова, скривив губы в усмешке. – И поэтому ты все еще не понимаешь. Я недолго оставался беспомощным. Я решил отомстить.

– Да. – Фара кивнула. – Да, ты рассказывал мне о тюремщиках, о других заключенных.

– Этим тюремщикам, этому судье повезло, что они умерли так быстро. – Он смотрел жене в глаза, не мигая, чтобы убедиться, что она ощутила ужас каждого его слова. – Я отплатил за все грехи, совершенные против меня, Фара. Моя жестокость превосходила жестокость любого другого человека. Я не причинял людям боль, я их ломал. Я не просто убивал, я жестоко расправлялся с ними. Я не наказывал, я унижал, пока рядом не остались только верные люди. Теперь ты понимаешь? – воскликнул он. – Везде, где мои пальцы касаются твоей священной плоти, остаются следы крови и грязи. Они как горячая смола, их невозможно стереть. Я не могу так поступить с тобой, Фара. – Он запустил пальцы в волосы. – Я не могу…

– Довольно! – приказала Фара, поднимая руку. – Довольно, Дориан Блэквелл! А теперь послушай меня!

Его глаза расширились в опасном предостережении, а губы плотно сжались.

Фаре хотелось обнять его крепче, чем когда-либо, но она сжала кулаки, чтобы не испортить этот момент. Вместо этого она выдержала взгляд мужа со всей серьезностью, которую вкладывала в свои слова.

– Ты выжил, – твердо сказала она. – Ты выжил, когда у других это не получилось, и у тебя не было других способов выжить. Чтобы остановить преследования, ты должен был стать человеком с черным сердцем. Я не… оправдываю насилие, но и не могу осуждать тебя за прошлое. Особенно учитывая, что ты оказался там по моей вине.

– Не говори так! – проворчал он. – Никогда так не говори!

– Но это правда. – Фара покачала головой. – Посмотри на меня. – Опустив руки, она подставила свое нагое тело лучам луны. – Ты прикасался ко мне, но моя плоть осталась незапятнанной.

Мучительный голод в его взгляде вызвал трепет надежды и потребность согреть ее кожу в ночи.

– А моя – нет, – пробормотал он. – Во мне не осталось ничего чистого. Ни плоти. Ни рук. Ни души. Почему ты хочешь, чтобы вся эта грязь оказалась рядом с тобой?

– Тьма, которую ты видишь в своих прикосновениях, существует только в твоем воображении, – мягко сказала Фара. – Быть может, мы сумеем это исправить.

– Это невозможно, – посетовал Дориан, качая головой.

– Подойди ближе, – попросила она.

Он даже не пошевелился.

– Если я чему и научилась в этой жизни, так это тому, что не существует такой тьмы, которую не мог бы рассеять даже самый слабый свет, – объяснила она.

Лицо Дориана смягчилось, когда его взгляд коснулся ее.

– Моя милая Фея. – Он с трудом выдохнул. – Ты не можешь себе представить темноту. Ты – единственный свет в моей жизни.

Нежные слова Блэквелла не вязались с безжалостными чертами его лица, но Фара не теряла надежды.

– Ты должен верить, что мой свет сильнее твоей тьмы. И поэтому позволь мне дотронуться до тебя. И везде, где мои пальцы коснутся твоей плоти, они сотрут видимые только тебе кровь и грязь и оставят после себя свет, который я всегда хотела тебе дать.