– О, почти ничего, – ответил Фоконьяк. – Почти ничего. Перед герцогиней де Бланжини на подушке кареты стоит шкатулка с драгоценностями ценой в миллион двести девяносто шесть тысяч франков.
Инстинктивным движением герцогиня протянула руку к шкатулке, а капитан вместо ответа только взглянул на то место, на которое указывал разбойник. Тот, не получая ответа, продолжал:
– Уж не ошибся ли я в цене этих драгоценностей? Не думаю. Кадрус сам справлялся с реестрами ювелиров.
Дерзкий тон Крота вывел из терпения Барадера. Одним прыжком своей лошади очутился он возле Фоконьяка. Две пули пробили кузов кареты принцессы и засвистели в ушах этой бедной женщины, которая не могла не вскрикнуть. Другим прыжком старый дворянин очутился у дверец герцогини де Бланжини.
– Стой на месте, старый слон! – смеясь, сказал помощник Кадруса. – Мы играем в шахматы. Королеве – гарде! Старайся же оставаться на своей клетке. Первое правило шахматной игры требует, чтобы слон защищал королеву!
Старик с бешенством кусал рукоятку своей шпаги.
– Чего же вы хотите? – спросил он с раздражением.
– Я не стану обижать вас сомнением, что вы меня не поняли. Герцогиня знает, в чем дело. Доказательством служит то, что она положила футляры возле себя.
– Как, вы хотите…
– Да, – перебил его Фоконьяк. – Мы хотим, чтобы вы вручили нам эти бриллианты, и только за эту цену обещаем сохранить жизнь вам и вашему отряду.
– Никогда! – гордо ответил старый граф.
– Однако нам было бы очень жаль причинить вред такому храброму воину, – возразил помощник Кадруса с печальным видом. – Такие благородные сердца, как ваши, редки, милостивый государь. Нет ничего постыдного отдать, когда невозможно победить…
– Вы забываете, что есть возможность умереть!
– Вы говорите прекрасно, капитан! Было бы великолепно, если бы ваша смерть могла принести герцогине какую-нибудь пользу, но ваша смерть будет бесполезна.
– Мы это увидим! – тоном вызова сказал старик. – Ну, господа разбойники, покажите нам ваши лица. Кроты, выходите из ваших нор! Смотрите, как умеют драться честные люди!
Как будто зов старого воина был приказом: более двухсот человек показалось вдруг. На всех были маски и шляпы с широкими полями, надвинутые на глаза. Все были вооружены с ног до головы.
При виде их герцогиня, дрожа, прижалась в угол кареты; но эта мимолетная слабость продолжалась не дольше минуты в этой женщине с корсиканской кровью.
– Капитан! – с живостью сказала она старому графу, подавая ему свою шкатулку. – Сопротивляться нельзя, в такой крайности сдаться нет никакого стыда.
– Вы правы, – сказал человек, вдруг показавшийся на краю дороги. – Кадрус – это я. Свидетельствую, что всякая борьба была бы нелепостью.
Глаза всех обратились на знаменитого атамана Кротов. Те громкими криками приветствовали своего атамана. Кадрус показывался своим подчиненным при самых редких обстоятельствах. Его присутствие между ними возвещало пир и кутеж, поэтому Кроты всегда приходили в восторг при виде того, кто ими командовал.
Герцогиня успела рассмотреть человека, явившегося так внезапно. Солнце, закатываясь позади атамана Кротов, позволяло видеть его силуэт, отделявшийся от облаков на горизонте. Длинный бархатный плащ, подражавший шкуре кротов, позволял угадывать под своими широкими складками мужественную энергию носившего его. Голова его, обнаженная перед принцессой, но надменная, позволяла развеваться от ветра волосам, бархатистым, как плащ. Рука, обтянутая перчаткой и поднятая, чтобы умерить восторг подчиненных, была мала и красива, как у человека знатного рода. Если в его повелительных глазах сверкал блеск непобедимой воли человека, привыкшего, чтобы ему повиновались при малейшем его движении, нижняя часть лица, верхняя часть которого была покрыта черной бархатной маской, показывала натуру, доступную всем пылким порывам сердца.
Таков был Кадрус. Наступила величайшая тишина. Принцесса, Барадер, свита были поражены каким-то остолбенением при виде этого знаменитого атамана разбойников.
Глава ХХV
Битва
Кадрус стоял в позе, производящей обаяние. Он вдруг принял в глазах герцогини те же легендарные размеры, какие имел в глазах толпы. Чувство, похожее на восторг и симпатию, овладело ею. Она не отдавала себе отчета в том, что происходило в ней, но хотела, однако, прекратить сцену, возбуждавшую в ней сильное беспокойство. Схватив свои вещи, она подала их капитану своего конвоя.
– Возьмите! – сказала она. – Пусть эти несчастные вещи не будут причиной смерти человека. Передайте их господину Кадрусу, который в свою очередь должен дать нам безопасно проехать. Вы не сдались, граф, – прибавила она в утешение старику, – это я принудила вас.
– Никогда не соглашусь, – с твердостью сказал капитан. – Однако надо же было выйти из этого положения, которое угрожало продолжаться вечно.