Разящий клинок

Уж, конечно, приказ сей Розонтову не понравился… но деваться-то ему было некуда – следовало исполнять.

– Ну, а те, кто не пьет снадобья, выпьет со мною вина! – Гурджина подняла полный бокал…

Все чокнулись – кто вином, кто снадобьем… оказавшимся вовсе не таким уж и гнусным, а, скорей, приятным, по вкусу сильно напоминая сбитень.

– Теперь те, кто выпил, пойдут со мной, – поставив бокал, тихо промолвила красавица. – Узнают заклятье и место… Это недолго. Мадемуазель и этот славный юноша путь пока подождут здесь.

– Подождите, – поднимаясь, Давыдов махнул рукой, все острее чувствуя охватившее его душу сомнение.

Когда за содержательницей притона и охотниками за сокровищами закрылась дверь, Настя зябко поежилась.

– Ах, милый Коленька, – тихо сказала она, вставая со стула. – Мне почему-то страшно. Нет, право же, страшно! Снадобье это… заклятье… Сколько нам еще ждать? А знаете что? Давайте выпьем вина!

С этими словами девушка уселась на край дивана и призывно махнула рукой:

– Налейте бокалы, Николай… И садитесь с мной, рядом… Вот так, да… Обнимите меня… мне отчего-то зябко…

Теряющий голову корнет тотчас же обнял юную деву за плечи. Надо сказать, ее бальное платье тоже было достаточно фривольным, ничуть не менее обнажающим, чем наряд здешней мадам. Ах, как обжигали эти голые плечи! Как тянули… затягивали…

– Знаете, дорогой Николай, когда люди переходят на «ты»? – шепотом спросила Настя. – Те, кто хочет стать друг другу… немножно ближе, пьют на брудершафт… это по-немецки… я покажу как. А потом – целуются… Показать?

– О да!

– Это очень древний обычай… – девчонка облизала губы. – Если в одном из бокалов яд… то он обязательно передастся при поцелуе… если поцелуй достаточно глубок…

– Хотелось бы… чтоб глубокий… – выдохнул Розонтов.

– Возьмите бокал… теперь согните руку в локте… вот так… Чокаемся! А теперь…

Ох, какой это был поцелуй! Долгий, жаркий, глубокий… Рука корнета нежно гладила гладкие девичьи плечики… потом нащупала под платьем грудь… мало того – дерзкий упругий сосочек…

– О, боже… боже… о…

Неловким движением сбитый со стола бокал упал и разбился на сотни сверкающих хрустальных осколков. Так, бывает, разбивается иногда вдребезги даже самая большая любовь.

* * *

Мадам Гурджина провела гостей в подвал. Когда-то это, верно, был склеп – кругом стояла непроглядная темнота, пахло кислой капустой и плесенью.

– Сейчас… – красавица взяла горящую свечку, принесенную все тем же верным слугою.

– Идемте… Здесь идол… совсем недалеко… вот он, за этой портьерой…

Позади гулко затворилась дверь.

– Сначала вы, – Гурджина взяла за руку Северского и одарила Дениса самой мягкой улыбкой.

– А вы подождите. Это недолго.

Портьера дернулась. Затрепетало пламя свечи… исчезло… Нащупав за поясом заряженный пистолет, Денис нервно покусал ус… Что там… что они там делают? Однако ничего страшного не произошло, портьера вновь распахнулась… Действительно, недолго. Всего-то минуты три…

– Теперь вы, – негромко произнес Вольдемар. – Ваша очередь… Ничего такого – просто помолитесь идолу. Чтоб позволил взять клад.

Действительно… всего-то и делов.

Пряча усмешку, Денис вышел за портьеру… сразу же перед собой увидев череп козла, подвешенный над небольшой дверью! Под черепом горела свеча… Гурджины не было… но и дверь оказалась приоткрытой…

– Мадам… вы там? – с любопытством заглянув в дверь, Давыдов удивленно застыл на пороге.

Это и впрямь был склеп – прямо посередине небольшой комнаты стояло два саркофага. На стене слева жарко горел факел, освещавший стоявшую меж саркофагами женщину в сером монашеском плаще с накинутым на голову капюшоном.

От всего этого в голове полковника зашумело… стены стали шататься, ноги подкашиваться…

– Pour vous – une dédicace… Для вас – особое посвящение… – раздался негромкий голос.

Женщина откинула капюшон, дерзко сверкнув карими сияющими очами…

– Идите сюда…

Распахнувшийся плащ полетел на пол, явив взору гусара обнаженное женское тело! Тонкая талия, стройные бедра, плоский, волнующе вздымающийся животик, темная ямочка пупка… аккуратное лоно, упругая грудь с коричневыми твердеющими сосками… Ах, облобызать бы поскорей…

– Иди… иди… иди…

Денис шагнул на зов, вытянув руки… Шагнул словно в омут… и – в никуда…

* * *

В подъезде обычной панельной девятиэтажки-«кораблика» сильно пахло мочой. Как и везде здесь, на самой окраине города. Убогие – зато за железными дверьми! – квартирки, разрисованные питекантропами подъезды, заставленный машинами двор.

– Все говорят – плохо живем, – глянув в грязное подъездное окно, хмыкнул Бекетов.

Олег Бекетов, капитан полиции, старший опер УГРО.

Денис хмыкнул:

– Ага, хорошо живем. Из тех машинок, что во дворе, половина – хлам, а другая половина – кредитная. Понимаешь, Олежек, люди – рабы банков. А еще Солон, помнится, отменил в древних Афинах долговое рабство. И где тот Солон?

– Ну ты, Денис, и скажешь. Солон! – Бекетов хмыкнул и, поправив табельный ПМ в висящей под джинсовой курткой кобуре-«босоножке», снова посмотрел в окно: – Чего-то не идет, Горюн-то. Может, никакая у них не любовь?