Разлюбил – будешь наказан!

– Сонечка… Пройдемся. Не возражаешь? Разве тебе самой не хочется оказаться в обществе взрослого мужчины, который способен по достоинству оценить тебя? Такая женственная… Мальчикам этого не понять.

Как свободный таксист, я поперлась с ним на площадь, по узкой аллейке мимо круглых фонарей с обгоревшими мотыльками.

– Почему нас волнуют одни женщины и совершенно не волнуют другие?.. – Мэтр брезгливо покосился на проскакавшую мимо тетеньку из администрации. – Нет, эти зрелые дамы… носятся со своим опытом… Женщина должна быть наивной… трогательной… И ножку ставить вот так вот легко… как Сонечка…

Он замолчал, видимо, забыл текст. Я ему подсказала:

– Какие перышки, какой носок…

– Ну что ты! Откуда это у тебя? Если мужчина говорит комплименты, надо принимать. И ничего не бояться. Нам сюда.

Ну, вы знаете, что потом было. Нет, обошлись без вина и без яблок. Порезали дыню. Поклевали виноград. Вспомнили Лолиту. Потом я услышала про яхту. Мне стало скучно, но я не уходила. Со мной такое потом случалось, когда я творила непотребное. Знаю, что могу остановиться, но все равно прыгаю с вышки. Не пойму до сих пор – почему.

Тонкие влажные губы потянулись к моему лицу. Я увидела шею с глубокой поперечной полоской. Шея как шея, длинная, слегка поношенная, почему-то вдруг она стала покрываться мелкими красными пятнами. Ничего страшного – всего лишь возбужденный мужчина с бесом между ребер. Но рядом с ним мне показалось, что весь мир превратился в одно гигантское кладбище, а я сижу голая на свеженькой могилке.

С улицы послышался мужской смех, громкий и тяжелый. Грубое холодное «ха-ха-ха». Потом поднялось окно, пролезла черная лапа, на пол шмякнулась спортивная сумка, рука исчезла.

– Что ты? Что ты, испугалась? – спросил Полуянов, его светлые глаза стали выпуклыми, как у ящера. – Что случилось? Что ты плачешь?

Он хотел погладить. Я оттолкнула его руку. Подняла свою одежду. Одевалась быстро. Спешила уйти. Если быстро убежать, то можно представить, что ничего не было.

Я стояла у двери. Он шарил по столу. Искал ключ.

– Сейчас найду. – Мэтр запахнулся полотенцем. – Знаешь… у Набокова, кажется, есть такое место… когда мужчина, весь еще горячий и восхищенный, смотрит на свою любимую крестьянку, и она вдруг спрашивает его: «Вы не знаете, почем в городе цыплят продавали?»…

– Поросят.

– Что?

– Это у Бунина… – Я автоматически поправила, глядя, как он поворачивает ключ. – Продавали поросят.

– Прости меня.

Мэтр наклонился поцеловать. Я отвернулась.

– Подожди! – закричал он в темноту. – Что я сделал не так?

Я бежала не оглядываясь. Срочно в душ! Все смыть! Я зверски натирала себя мочалкой и говорила: «Спокойно. Я никого не убила. Не ограбила. Я просто поиграла в большую девочку». Но нервишки детские, слабенькие, не слушались, слезы катились… И казалось – все-таки убила, как раз убила и ограбила.

«Не так! Со мной не так все должно быть. Это не я!» – сказала я себе сто раз и уснула. На груди у меня лежала свинцовой плита, даже во сне я никак не могла ее спихнуть.

А утром – опять включили латино. Опять я вышла на песок. И море было голубое, с мягкой белой пеной, и облака летели высоко… Какое счастье! Если проснуться пораньше, кажется, что темноты никогда не было и перспективы еще есть.

10. Секс для сна

Вот так вот все ругают Еву: «Ах, какая бессовестная, яблоко она съела!» А вы спросите, где был Адам в это время, когда ее змей искушал? Следить надо было лучше. А то дела у него вечные, некогда ему…

– Так, быстро покормите меня – и я пошел, – как обычно, говорит мой муж.

Заскочил на минутку. Сейчас поужинает, дочку поцелует, сыну что-нибудь для мотивации внедрит, и опять в офис. Его тело сидит за столом, его зубы жуют мой лагман, а глаза где-то в бухгалтерии, глаза до меня еще не дошли. Он ест как в незнакомом ресторане: «Да, все вкусно, но с поваром у нас ничего личного».

– Устал, как собака. – Он вздыхает. – Все забываю.

– Ты же записываешь…

– Да. Но я забываю посмотреть, что записал. Не знаю, за что хвататься.

– Что ж твоя помощница? – Извините, я не удержалась.

– Пока нормально, – говорит и не может притушить предательские огонечки в глазах. – Клиенты в экстазе. Телефончик выпрашивают. Натыкач сбесился – от нас не вылезает. А этот еще… Помнишь… ну тебе понравился… Казак, длинный, с усами, фамилия смешная…

– Помню, Титяк.

– Ага. Сегодня никак проводить не могли. Уселся перед ней и давай ля-ля-ля…

Титяк! Мой Титяк! Первый раз он вломился к нам вечером, когда мы уже сворачивали лавочку. Прошастал ко мне семимильными шагами и протянул на огромной лапе сломанный подшипник.

– Есть, – говорит, – у вас такая железяка?

– Есть, – отвечаю и глаз не свожу с бандитской рожи.

– Скорее! У нас сеялка стоит! Щас же ж ливанет!

Скорее так скорее. Прогуляюсь, думаю, с ним на склад. А там помпуха наша вокруг него запрыгала:

– Ой, да че ж вы волнуетесь-то так. Все же ж сеют, ото ж и вы, даст бог, посеете.

А он тогда на небо посмотрел, там как раз тучки собирались, ручищи кверху поднял и как зарычит:

– Ну, Бог! Ну, дай посеять!

Все теперь, отсеялся. Прощай, Титяк!