Размышления о богослужении

Незаметно пролетает час. Уходить не хочется совершенно. Размеренное чтение Евангелия отрезвляет и просветляет. Слёзы постепенно высыхают – и остается только тихое радование бытия и благодарность. Очень сильными были моменты, когда читали Евангелие от Иоанна – то, которое особенно любил отче. И особенно, когда читал его сын – тот же тембр, те же интонации и оттенки голоса. Величие, сосредоточенность – и глубочайшая интимность происходящего. Соприкосновение на каком-то глубоко личном уровне – у каждого оно свое, но у всех складывается в одну общую картинку. Ближе к полуночи отслужили заупокойную литию – и в конце вдруг неожиданно запели пасхальные стихиры. «Да воскреснет Бог» – радость, ликование, победа над смертью. Свет – и нескончаемая Божья Любовь.

В один из дней подумалось, что любая смерть – это проживание Страстной пятницы. Когда боль потери, слёзы заполоняют сердце – не видишь и не знаешь, что впереди покой Великой субботы и радость Воскресения. Кончается этап земной жизни с Учителем – но еще не знаешь, что начинается новый период.

Закрывают лицо – прощай, отче. Литургия. В голове – невообразимый шум и рассредоточенность. После причастия на весь чин отпевания оказываюсь ровно в том месте, где обычно исповедовал отец Георгий. Да еще рядом с аналоем – сегодня исповедников принимал другой священник. Аналой и то самое место, где происходило очень много важных разговоров. Где очищалось сердце и раскрывались глаза. Аналой стоит – а отче уже в горнем мире.

Валюсь с ног, вот-вот потеряю сознание – и вдруг мысль: а как же он? При своем слабом здоровье и шатком самочувствии принимал людей, превозмогая боль, не обращая внимания на недомогания. Бог дал хоть на малую долю секунды прочувствовать, каким действительно трудным был его путь и его делание. Запели «Со святыми упокой», потихоньку боль начинает отпускать. Слово отца Александра, дрожащий голос – и снова приступы боли, комок в горле, слезы из глаз. И вдруг – ласковое похлопывание по плечу и знакомый голос сзади: «Он тебя очень любит. Очень. Он мне говорил об этом не раз». И такая радость, такой свет от того, что это «очень любит» относится не только ко мне – относится в равной мере к очень многим нашим прихожанам, к очень многим людям – любви отца Георгия хватало на всех. И любил он так, что каждый приходящий чувствовал его заботу, его бережность, его терпение – и свою уникальность и исключительность.

Он любил каждого из нас как единственного.

Слава Богу за всё.

27 июня 2007 г.

Ксения Сергазина

Смерть по четвергам

Об отце Георгии Чистякове я впервые услышала, кажется, весной 1998 года возле стены с расписанием Центра Марка Блока в РГГУ, куда мы ходили слушать разные интересные курсы и, конечно, на французский, который – почему-то – читали канадцы. Моя коллега и подруга Аня Сорокина шепнула мне: «Смотри, Чистяков! Он читал на физтехе, его там так любили, собирал полную аудиторию.

Интересно, не родственник ли нашему Пете?»

Оказалось – отец. С Петей мы учились в одной группе на факультете музеологии – тогда там была кафедра религиоведения, которая выросла теперь в независимый от «музейки» Центр изучения религий. Подружились как-то с самого начала, втроем, объединившись вокруг любимого «профессора» – Толкина. Я, Петя и Аня Сальникова.

Стала расспрашивать. Петя приносил мне некоторые книги отца – небольшие темного цвета брошюрки «С Евангелием в руках», «На путях к Богу живому», «В поисках Вечного Града»; потом принес и новую книгу – «Над строками Нового Завета». Книга оказалась у меня очень вовремя – вытащила меня из первого в жизни духовного кризиса; я вернулась в Церковь, за что очень была благодарна ее автору. Оказалось, что христианство – это не только необходимость каждое воскресенье ходить на службу и соблюдать ежегодные посты, что я вынесла из церковной школы, а нечто большее.

Когда мы учились на втором курсе, в 1998/99 году, отец Георгий читал в Центре Марка Блока спецкурс «Представление о смерти и вечности в новоевропейской культуре» (или, как мы с Надей Кулейкиной его называли, «Смерть по четвергам»). Замечательный.

Именно тогда я впервые услышала слово «сублимация» в положительном контексте – много говорили о творчестве и об источниках творчества – поэзии, литературы, искусства. Конспектировать было трудно, я с трудом успевала писать, хотя всегда писала быстро.