Размышления о богослужении

Отец Георгий был известен не только как пастырь, но и как ученый. А кем, по вашему мнению, он был в первую очередь?

Ученым, безусловно. Но он непременно хотел быть священником. Всё это происходило на моих глазах в Российском Библейском обществе – мы все были его членами в начале девяностых. Отец Георгий – я даже не знаю, какой глагол тут употребить – ну вынь да положь! – хотел стать священником. Хотя уже был диаконом и мог причащать детей в онкологической больнице, куда он продолжал ходить почти до последнего дня. У нас была такая своеобразная «игра»: мы сами назначали какой-то срок – если к нему не произойдет то, чего мы очень хотим, то уже и не надо пытаться. Его отговаривали, потом назначили срок до 3 ноября. Он побежал в Чистый переулок, где ему опять отказали. Он ко мне – я тогда неподалеку жила: «Ну, давайте еще два месяца!» И ровно спустя месяц – то есть посередине нашего нового срока – пришло решение рукоположить.

Но почему ему было это настолько нужно?

Не знаю. Он ведь был абсолютный интроверт, весь в себе, как и я когда-то, как и Сергей Аверинцев, которого, конечно же, постоянно окружали «вампиры». Да – говорун, очень красноречивый. Но ведь ему надо было выдерживать людей постоянно рядом с собой. Вот около него появилась такая «Танька в штанах» по прозвищу, которая то и дело падала на пол и кричала, что он ее не любит и не жалеет. Отцу Георгию чрезвычайно тяжело было быть рядом с людьми. Он плакал, мучился и страдал. А ведь тут каждому требовалось уже отдавать себя. И порой он просто кричал – была такая невротическая реакция, хотя это важно лишь по нашему человеческому разумению, для духовного-то понимания это не имеет значения.

Может быть, было бы легче стать католическим священником?

Стань он католическим – он тяготился бы католической дисциплиной. Ну что делать, ему необходимо было находиться в супер-сакральном пространстве. Мы на самом-то деле все, конечно же, в нем находимся, все служим литургию, но ведь он-то, в известном смысле, тут оказался первым среди равных. Светлый был человек.[64]

25 июня 2007 г.

Лаура Фёдорова

Добрый батюшка

При мне он никогда не повышал голоса, никогда не отчитывал за опоздания, «нехристианский» внешний вид, за то, «что съела яичко в пост». В нем всё было необычным – взгляды на жизнь, голос, движения, детская непосредственность – его надо было принять или нет. А кто его принял и полюбил, уже не мог не пойти за ним, хотя он не призывал, не «агитировал». Просто он постоянно повторял, что христианство – это служение друг другу, а особенно – отверженным, о чьих страданиях люди предпочитают не знать. Так многие из нас оказались в РДКБ, больнице, куда попадают дети с очень серьезными диагнозами, жизнь которых находится в опасности.

А с теми волонтерами, кто пришел, поработал и остался, можно сказать, «на передовой», он в минуты откровений (как правило, после трапезы, перед тем как идти в палаты) шел еще дальше. Он часто повторял: «У Бога ничего нельзя купить, Его нельзя задобрить, перед Ним нельзя выслужиться. Всё должно идти от сердца, а не от головы». Вот и решайте, был ли он «добрым батюшкой». Я считаю, он был духовно очень строг. Ведь многие из нас пришли к Богу в зрелом возрасте, и так хотелось замолить свои грехи, задобрить Бога добрыми делами. Самим членам группы милосердия он ставил очень высокую планку. Мне кажется, он верил в тебя, думал о тебе лучше, чем ты есть. Многие, и я в том числе, подходили к нему со словами: «Больше не могу». – «Можешь, ты очень многое можешь, у тебя всё получится, ты справишься, только очень старайся». И уже приходилось дотягиваться. Помню, подошла, говорю: «Буду посуду мыть для этих святых людей, больше ничего не сумею». А он: «Иди в палаты, ты нужна детям». У меня был срыв. Все детдомовские не хотят жить, многократно пытаются что-то совершить над собой. Он поддерживает: «Суицидальный синдром детдомовских бесследно пройдет». Видно, хорошо знал психологию таких детей.

Святая земля