Разомкнутый круг

– Так точно! Так точно! – но думал по-своему…

– Скоро вашему полку в поход… Там и посмотрим на «так точно», – повернулся он уходить. – А этих двух рядовых отпустите на сегодня со мной.

В августе три роты гренадерского полка во главе с полковником выступили к границе с Персией и расположились биваком рядом с недостроенной крепостью Джелал-Оглу.

Денис Давыдов определил Рубанова командиром взвода в гренадерском полку, том самом, где несли службу Оболенский с Нарышкиным. Полковник Нестеров, видя, какие знакомства имеются у новых рядовых, велел ротному палку не перегибать и дурь свою не выказывать.

«А дальше поглядим, – затаил злобу на бывших гвардейцев. – Натанцевались на балах, – злорадствовал он, – по горам с ружьем лазить – это вам не по паркету под ручку с дамой ходить…»

Оболенский втянулся в службу быстрее своих друзей. Унтер Охрименко вскоре почувствовал к подчиненному громаднейшее уважение, вызванное совместным распитием водки из княжеских запасов и своим собственным посрамлением, когда отрубился, по разумению Оболенского, почти в начале мероприятия.

Ротный, видя отношение к разжалованным полкового командира, высокомерно их не замечал, но, согласно указу, не придирался и любимой своей шагистикой не донимал, коли это не приветствовалось главнокомандующим.

«Поглядим, каковы в деле окажутся сии столичные штучки», – косился на новых гренадеров и переводил взгляд на свою грудь, украшенную Владимирским крестом и двумя медалями.

Боевые действия открылись неожиданно быстро. Русские заняли каменистые высоты Безобдала, опрокинув врага штыковым ударом и расстроив толпы оного картечными выстрелами», – как донес в Главный штаб Денис Давыдов.

Оболенский в штыковом бою действовал с отменной храбростью, разбрасывая персов, словно слепых щенков.

Рота штабс-капитана Герасимова разорвала середину вражеских линий, и неприятель обратился в бегство.

«Вообще-то нижние чины действовали слаженно, напористо и храбро, – отметил он действия разжалованных полковников, – и прапор, словно всю жизнь в пехоте служил», – доброжелательно оглядел ротный Рубанова.

На этом дело не закончилось.

Отряд спустился в долину близ Мирака и вгорячах наголову разгромил конницу Гассан-хана, заняв несколько персидских селений.

Рубанов и Оболенский за время боев не получили и царапины, а Нарышкин подвернул ногу на горных вершинах Безобдала и теперь сильно хромал. Идти в лазарет он отказался.

«Привыкли верхами ездить, – радовался ротный, – теперь ноги-то сотрете…

Я вот в их годы уже штабс-капитан, а они всего-навсего нижние чины… Пыль под моим сапогом, несмотря на то что "сиятельства"».

После сей славной победы отряд вернулся в Джелал-Оглу.

– Да-а! Ермолов вряд ли пошлет нас Гассан-хана развлекать, как некогда Кутузов в Дунайской армии, – тужил Оболенский, отрабатывая под руководством унтера удары штыком.

Здесь же узнали, что летом 1826 года казнили пятерых преступников, коими являлись: Пестель, Бестужев-Рюмин, Муравьев-Апостол, Рылеев и Каховский.

Обсуждались и подробности казни, коей в России не было ни одной при правлении Александра.

С уважением говорили о Рылееве, о том, что, не имея бумаги и чернил, писал на кленовых листьях, подобранных во время прогулки. Шепотом рассказывали, что трое осужденных сорвались, когда их вешали, и казнь повторили снова.

Россия была потрясена!..

Все кинулись жалеть пятерых повешенных, но забыли о застреленном Милорадовиче и двух зарубленных генералах…

А кровь, как известно, рождает кровь!

При вступлении на трон каждый царь в большей или меньшей степени окропил его кровью: Петр – стрелецкой, Екатерина – своего супруга, Александр – отцовской, Николай – декабристов!

Лишь Павел взял трон по закону и без крови… За что в историю вошел как самодур, хотя являлся самым умным из русских царей.

В конце августа на Кавказ прибыл фаворит нового императора генерал Паскевич, и Рубанов стал невольным свидетелем напряженного и полного драматизма конфликта. Паскевич усердно собирал порочащие Алексея Петровича кляузы и сплетни и направлял в Петербург, цветисто их приукрашивая. Ермолов, в свою очередь, едкими и оскорбительными насмешками обличал бездарность царских фаворитов.

Словом – дым шел коромыслом.

«Как славно, что я не полковник в штабе главнокомандующего, а простой прапорщик, – радовался Рубанов. – Как я устал от этих интриг еще в Петербурге».

Товарищи поддержали его:

– Лучше штыковым боем заниматься под руководством унтера Охрин-ненко, чем в их дрязги залазить…

Оболенский за что-то разжаловал букву «м» в фамилии своего командира отделения.

Денис Давыдов, плюнув, покинул войска и уехал в Москву.

В феврале 1827 года, на следующий день после дня рождения Рубанова, в Кавказский корпус прибыл начальник Главного штаба барон Дибич.

– Мирить приехал! – сделали вывод друзья.

Поначалу так и казалось, но вскоре Алексею Петровичу объявили о смещении с поста главнокомандующего, и место его занял Паскевич.

В войсках было замечено роптание, и в мае Паскевич распорядился направить главные силы Кавказского корпуса к персидской границе.

«Пороху понюхают и враз успокоятся!» – решил он.