Разорванная паутина

Я подхожу к фонарю, достаю и бережно разворачиваю давешнюю телефонограмму. Сейчас она совсем не кажется мне странной. Как же я сразу не понял? Ведь внимательному глазу маленькая записка говорит очень много. Она раскрывает характер исследователя, стиль ученого-труженика, для которого даже ночь — не помеха для работы. Нет, я не могу согласиться с Константином Ивановичем. Нужна, непременно нужна книга об академике Скрябине. И, конечно, она должна вобрать в себя все его «три С» — существо, смысл гельминтологии, страсть, с которой ученый и его школа вершат любимое дело, и стиль, его собственный неповторимый человеческий стиль.

II. Размышления о шестом классе

Мне вспоминается то давнее зимнее утро, когда, может быть впервые в своей жизни, я попал в театр на «взрослый» спектакль. Ставили «Коварство и любовь» Шиллера. Я с волнением ожидал начала. Вдруг сидевшая рядом девочка опросила у матери:

— А почему тут в программе написано, что одно действующее лицо зовется Вурм? Ведь «вурм» значит «червяк»…

— Смотри внимательнее на сцену — и все поймешь.

Моих школьных познаний в немецком языке тоже хватило для того, чтобы обратить внимание на странное имя героя. Впрочем, развернувшиеся на сцене события очень скоро все разъяснили. Гнусный царедворец, ради личных выгод разлучающий любящие сердца, совсем не случайно получил от драматурга такое имя.

Много раз потом я находил у литераторов разных эпох стремление выразить общечеловеческое отвращение ко всему тому, что еще древнеримские ученые определили как «маленькое, вытянутое, мягкое и ползающее».

Я — царь, я — раб,Я — бог, я — червь, —

восклицал Державин.

Для него червь был последней степенью ничтожества. Почти двести лет спустя молодой советский поэт снова возвращается к этой антитезе:

Идут к своим целям дорогами разнымиЧервяк через щель, человек — по параболе.

Люди, пожалуй, слишком часто выражали червям свое нерасположение и слишком долго не снисходили до того, чтобы поинтересоваться, как они устроены и как живут. Во второй половине XVIII столетия знаменитый систематик Карл Линней, разделивший животный мир на классы, отряды и семейства, безоговорочно отвел последний, шестой класс червям. Линней допустил немалую путаницу в своем шестом классе, но он же первый привлек к нему внимание биологов. До него червями занимались одни только врачи, да и то лишь сугубо прикладным образом. Собственно, медики древности и были основоположниками науки гельминтологии, если считать за науку их умение изгонять глистов из тела человека. Этим искусством, по свидетельству папируса Эберса, египетские врачи владели уже в XVI веке до нашей эры, в эпоху XX династии фараонов. За шестьсот лет до нынешнего летосчисления о червях-паразитах писали библейские мудрецы. Впрочем, их познания в этой области едва ли можно принять всерьез. Под огненными змеями, которые упоминаются в Пятикнижии Моисея, нужно, очевидно, понимать ришту — огромного червя, поселяющегося в подкожной клетчатке человека. Со змеями путал паразитических червей и отец медицины Гиппократ (460–377 годы до н. э.). А учитель Александра Македонского Аристотель не умел отличать их от личинок насекомых.

Эпоха Рима ненамного продвинула гельминтологию вперед. Зато она оставила в наследство потомкам весьма распространенное ныне слово — паразит. Паразитами первоначально, отнюдь не в оскорбительном смысле, именовались грамотные, но простые люди, которых не владеющие письменностью патриции приглашали сочинять всякого рода жалобы, кляузы и доносы. На время «сочинительства» хозяин, заискивая перед грамотеем, приглашал его за свой стол. Так из греческих слов «пара» — «около» и «ситос» — «питание» возник термин, без которого трудно представить современную биологическую науку. Впрочем, как уже говорилось, римляне знали о паразитических червях еще меньше греков.

Куда ни шло, если бы подобная безграмотность ограничивалась лишь временами глубокой древности. Но даже спустя две тысячи лет высокообразованные европейские врачи XVII и XVIII веков оставались в твердой уверенности, что черви-паразиты могут зарождаться в недрах тела хозяина сами собой. Спор среди ученой братии шел только о том, из какого материала происходит зарождение, Большинство почтенных докторов сходилось на том, что гельминты образуются из крови и других соков хозяина, а то и просто из частей съеденной пищи.

Венский врач Бремзер, получивший за свое умение гнать гельминтов уважительное прозвище «вурмдоктор», еще более «детализировал» эту идею. В его трудах зарождение гельминтов приобрело, я бы сказал, сугубо классовый характер. Простолюдин, чья еда ограничивается брюквой и черным хлебом, по мнению доктора Бремзера, плодит розовых аскарид — родных сестер земляного червя, а в благородном господине, потребляющем булки, куриное мясо и макароны, заводится столь же благородный белый солитер.