Разум в тумане войны. Наука и технологии на полях сражений

С июня 1950 года, когда война началась, до июля 1953 года, когда она закончилась соглашением о перемирии и созданием постоянной демилитаризованной зоны между Севером и Югом, поля сражений в Корее практически все время были местом проведения полевых исследований учеными и врачами из Соединенных Штатов. Корея стала огромной лабораторией по изучению желудочной секреции, функции надпочечников, мышечного метаболизма, ранений, психологии боя, а также поглощения глюкозы и гомеостаза кровообращения при обширных ранах. Бой был «уникальным случаем», когда «здоровые молодые мужчины в идеальной физической форме» получали «тяжелые ранения быстро летящими осколками». В отчете Хирургической исследовательской команды 1955 года отмечалось, что травма является центральным объектом медицины на войне и что «травма инициирует динамический процесс», в результате которого «рана становится больше, чем раной», вызывая комплексные изменения во многих системах организма. Эта комплексность, по мнению авторов отчета, придает исследовательской программе в условиях активных боевых действий критическую значимость для эффективной полевой медицины[247]

.

К числу самых важных направлений исследований в Корее относилась раневая баллистика, исследование ран с тем, чтобы создавать более разрушительное оружие. Это резко отличалось от полевой работы Бичера. Он изучал раны, полученные в бою, чтобы узнать, как лечить шок и сохранить жизнь большему числу тяжелораненых. Раневая баллистика была и остается направлением, где раны, нанесенные на поле боя или в лаборатории, изучаются для изменения технологии производства пуль и оружия. Это практически разновидность обратного проектирования от разрушенной плоти к технологическим концепциям. Цель – поиск возможностей сделать пули более смертоносными. Фактически раневая баллистика – противоположность исследованиям в области здравоохранения. Ее можно даже назвать антиподом здравоохранения.

Раневая баллистика зародилась в середине XIX века, когда появились новые технологии стрелкового оружия, причинявшего доселе неизвестные и очень тяжелые раны. Эрик Прокош в исследовании научных основ раневой баллистики прослеживает эволюцию идеи о том, что новые, промышленно производимые пули вызывали нечто вроде «настоящего взрыва внутри тела»[248]

. Ткани, не затронутые непосредственно, могут разрушаться энергией снаряда, и примерно с 1848 года ученые начали стрелять в органы и ткани животных, пытаясь понять, что с ними происходит. Одной из ключевых моделей являлась гидродинамика. Человеческое тело в значительной мере состоит из воды, и американский ученый Чарльз Вудрафф обратился к опыту разработчиков морской техники для объяснения «кавитации»[249]

. Два британских исследователя, отмечает Прокош, даже нарисовали «живописную сценку» для объяснения происходящего.

Летом, когда гавани северо-восточного побережья забиты рыбацкими лодками, можно наблюдать проявление взрывного эффекта. Если маленький буксир входит в скопление судов медленно, то ему удается проложить себе путь, расталкивая лишь касающиеся его бортов лодки. Если бы он на большой скорости врезался в их ряды, то расшвырял бы всех вправо и влево так, что удар достиг бы причальной стенки. Пуля, входящая в головной мозг с низкой скоростью, смещает его содержимое к стенкам черепной коробки, но ее импульс недостаточен, чтобы создать разрывную силу. Тупоконечная пуля, например дум-дум, способна передавать свой импульс быстрее и эффективнее, чем обычная пуля, поэтому она и создает более значительный взрывной эффект[250].

Всевозможные «заменители плоти», включая формовочную глину и мыло, позволяли ученым осуществлять выстрелы в контролируемых условиях, варьируя все факторы (размер, форму и скорость пули). Например, Льюис Уилсон, врач сухопутных сил США в 1916-м и 1917-м годах, стрелял в куски желатина, внутри которого располагались черные нити. Благодаря нитям он мог увидеть, как повреждаются волокна и плоть в имитационной ране[251].