Развал

Прошло немного времени, и на полигон вывели всю танковую армию. Весь полигон, сколько мог видеть глаз, был заставлен техникой. Техника и вооружение разворовывалось: снималось всё, что можно было обменять на продукты и пустить на прокорм своих семей. Всё это было похоже на потрёпанную армию в крупном сражении. Но, дело в том, что это сражение произошло без единого выстрела. «И погибнет тот, кто разделится в себе» — так говорится в писании. Разделилось в себе государство — и его дивизии стояли поверженные своими же воинами. Техника стояла без колёс, без аккумуляторов, без двигателей. От некоторых машин остались одни только кузова. Такому безудержному разграблению вскоре подвергнется вся армия. С девяносто первого года армия будет таять, как лёд на солнце. Её полки и дивизии будут числиться только на бумаге. А когда кавказцы захотят отделиться, власти задумают их усмирить, послав в Грозный майкопскую бригаду. Тогда правители поймут, что безудержному пьянству приходит конец, что армии больше нет. Со всей великой России, со всех воинских частей будут собирать свинарей, писарей и необученных вчерашних десятиклассников, что бы укомплектовать эту бригаду. Они пойдут на войну, топить в русской крови кавказцев. Там, в Грозном, укомплектованное наспех войско и погибнет вместе с комбригом, бывшим сослуживцем Бурцева. Но это будет потом, а сейчас взбесившиеся чиновники, депутаты и сомнительный люд всех мастей в ночных клубах засовывают награбленные доллары проституткам в трусы. От армии остались только груды металлолома, да бегающие по полигону немытые, полуголодные и полураздетые рабы в погонах. И только чудо спасло Россию от агрессии извне. Пожалуй, только ракеты с ядерными головками, как белые бивни, отпугивали облизывающихся хищников от некогда грозного, но ныне содрогающегося в агонии тела.

Вспоминая случай на аэродроме: носилки, пьяного Соснина, его голый живот, Бурцев думал:

— Голый этот король. В начале только живот был голый, а сейчас допился — оголился до ручки. И каким же жадным может быть человек, чтобы осквернить, разграбить, отдать на поругание то, где жили твои деды и отцы, где будут жить твои дети, внуки, ради каких-то зелёных бумажек, которые другое государство может печатать триллионами. Вот она философия материалистов, воспитавших целые поколения людей — «после меня хоть потоп». Власть и не могла быть другой — все «совки» родом из этой страны и системы. И то, что они прилюдно порвали и сожгли партийные билеты, доказывает только одно: никакой убежденности и большевистской веры у них нет, есть ложь и обман, который продолжается теми же людьми, только под вывеской «демократ».

Бурцев сидел на свежесрубленном пне и в раздумьях чертил сломанной веткой по земле. Вокруг него сновали маленькие муравьи, они то и дело грузили на себя кусочки коры, комки листвы и относили в огромный муравейник.

— Вот поистине разумные существа, — подумал Бурцев, — в отличие от двуногих, они не тащат из муравейника, а всё в него, создавая там благо «муравьиного общества». Там они могут укрыться от лютого мороза и голодной зимы. А эти двуногие всё тащат из страны, продавая лес, металл, нефть, получая за это зелёные бумажки; оставляют их в другом государстве, не подозревая о том, что с этими бумажками может произойти любое чудо. Там, где они остались, может произойти переворот или инфляция, их украдут или власти этих государств заморозят счета. Господь как учил! «Не копите богатств, где воры да ржа разъедает». Но никто его не понял. И сейчас, тем более, понимать не желают, хотя почтенно кланяются, ставят свечки и крестят лоб. Наиболее активные особи этих двуногих всё гребут и гребут. Наверное, думают, что, награбив, они станут великими. Разве может быть великим человек, скопивший капиталы, — продолжал думать Бурцев. — Кто помнит какого-нибудь купца, скопившего груды золота в каком-то веке. Пожалуй, никто. Великие — Пушкин, Толстой, Рафаэль, Страдивари, Эйфель. Тот, кто создал для народа, а не тот, кто у него украл. Они наивно думают, что награбили на века, даже не подозревая, что «Аннушка на трамвайных путях уже разлила масло». Они думают, что будут владеть миром всегда. «Не может человек владеть миром», — сказал булгаковский Воланд, — «потому, как не может составить план на ближайшее завтра, он смертен, и беда в том, что он внезапно смертен». А в наш век технических катастроф и повального терроризма фактор внезапности увеличивается. А тот, кто путём грабежа и мошенничества скапливает громадные капиталы, является ещё и мишенью для гуляющих по улицам киллеров.