Разведчики

И в поезде, и по приезде кормили очень хорошо. Мы попали во второй эшелон, в 84-й отдельный мото-инженерный батальон погранвойск. В основном занимались строительством аэродромов. Жарко там, конечно. Первое время тяжеловато пришлось, обмундирование-то носили такое же, как у всех, за исключением шляп, но потом привыкли…

Вообще обстановка тогда была напряженная. Регулярно проводились политинформации… Ведь ждали, что через Афган пойдет, и через Кушку на Туркмению будет нападение. Да, ожидали… И была такая информация, что вот-вот и пойдет. (Вероятно, все-таки речь идет про англичан. Прим. – С.С.) А он (враг) пошел через Польшу, через Брест, с запада…

Как война началась, всех собрали на политинформацию, – был у нас один политрук, лейтенант. И вот он сообщает: «Товарищи, вот, без объявления войны немцы напали на западную границу нашей России-матушки. Наступление, бомбардировки, все прочее, прочее…» И ведь города стали сдавать уже! Не были мы еще готовы, и ничего тогда еще не делали основательно.

День 22 июня конкретно у нас ничем особенным не выделялся. Кто-то дежурный по конюшне был, кто-то на занятиях, и все такое прочее… Утром я, как обычно, подал командиру эскадрона лошадь. Раньше было модно подавать лошадь начальствующему составу прямо к крыльцу. Ему подавал, потом начальнику Особого отдела… хороший, кстати, был мужик.

Потом уж, когда началось, расписание отменили. Появилось чувство – война есть война. В городе Мары сформировались. Это был 222-й отдельный инженерно-саперный батальон. Не чувствовалось тогда, конечно, еще никакой организованности. Нас, русских, было мало. В основном узбеки, туркмены, таджики… По-русски они плохо разговаривали. Но и мы, и они старались как-то понимать друг друга. Только командир эскадрона и начальник Особого отдела были кадровыми военными. Лет по десять отслужили уже…

В Марах сформировались, и повезли нас на фронт. Вот тут уже эшелон гнали быстро. Не успели мы опомниться, как очутились под Гжатском. Остановили нас на запасных путях, потому что с запада беспрерывно шли составы. Мы видели, как скот гнали в Россию, поближе к Москве. А часа в два утра вдруг дежурный по эшелону кричит: «Боевая тревога, боевая тревога!» Тишина вокруг… а немец спустил большой десант…

Десант? В Гжатске?!

Да.

Вам так объявили?

Да мы сами видели уже.

В два ночи Вы увидели парашютистов?

Утром… Да и рассвело уже. Покуда мы выскакивали из вагонов, кто в чем, кто – в кальсонах, кто – в рубашке… Тут началось. Смотрим – сверху десант, полно их. Солнце взошло. Кто-то что-то кричит… машинист бежит вдоль вагонов, кроет нас на чем свет стоит: «Давайте, разгружайтесь, вашу мать! В плен попадем». А с запада от Смоленска уже прут вовсю в направлении Гжатска. И вроде в форме, но уже без оружия! Кто такие, черт их знает. Двое таких типов к нам подходят, говорят: «Куда хоть вы лезете-то? Немцы-то, вон они. Окружили вас. Уже Смоленск почти что взят. Бегите!»

Выдали каждому из нас по пять патронов к карабину (они нам полагались, поскольку мы были на лошадях). А что эти пять патронов!.. Пук-пук – и все. А эти висят на парашютах и стреляют, стреляют. Я еще подумал, как хоть они так делают-то, кто его знает…

Как много было самолетов?

Много. Летят, разворачиваются, из них эти черти сыплются, как горох. Не одна сотня парашютов. Спускаются ниже, ниже, ниже…

(Особенности системы десантирования, применявшейся немцами, заставляют сомневаться в данном эпизоде. Немецкие парашютисты выбрасывались без оружия, а после приземления им приходилось искать контейнеры с оружием и боеприпасами, которые выбрасывались отдельно. Кроме того, немецкие парашюты того времени не давали возможности ими управлять, а скорость падения была довольна высока.

Большинство из опрошенных ветеранов, воевавших летом в 41-м, вспоминают о немецких десантах. Однако общеизвестно, что после Критской десантной операции немцы отказались от подобной практики. – Прим. С. С.)