Разведка боем

— Точно. Мы берем Москву, он въезжает на белом коне, коронуется и объявляет возвращение к истинно народному самодержавию времен Алексея Михайловича… Знаете, полковник, не будем сейчас вникать в скучные подробности, так оно было или не совсем так, а договоримся… Вы предположение высказали, я ответил по-английски: «No comment»… Я даже не буду брать с вас слова хранить тайну о нашем разговоре. Вы автор гипотезы, ну и поступайте с ней, как знаете. Договорились? А теперь мне пора идти, господин… — Шульгин улыбнулся двусмысленно, — ладно, пока еще полковник. Честь имею кланяться. Провожать меня не нужно. Но — готовьтесь. Как любил говорить один мой друг — не прошло еще время ужасных чудес…

Лавируя между могилами по порядочно заросшим дорожкам, — последнее время мало кто тратил силы и время на поддержание кладбища в порядке, — Шульгин подошел к стоявшей в задумчивости над вросшим в землю камнем Анне.

— Вы чем-то опечалены? Так, кроме Николая Васильевича, тут есть и еще вполне заслуживающие вашего сочувствия люди. — Шульгин хотел сказать, кто именно, и вдруг запнулся. Да и ведь вправду, чуть правее должен быть памятник Алексею Толстому, а он еще и из эмиграции не вернулся, слева — Аллилуевой, и ей жить еще двенадцать лет, остальные известные ему обитатели кладбища тоже пока не скончались или похоронены пока что в других местах. Выходит, что даже наизусть знакомое кладбище готово его подвести при неосторожном выражении. Однако вон, неподалеку, тоже памятная ему из других времен могила двух братьев-близнецов, двух подпоручиков, павших в один день в сражении при Сольдау в четырнадцатом году. Он вдруг подумал, что это скромное надгробье — неожиданное подтверждение реальности окружающего мира. Уж такую-то деталь ни один режиссер не догадался бы воссоздать специально…

— Давайте все это оставим. Сказано ведь: «Мертвый, в гробе мирно спи, жизни радуйся, живущий…» Предлагаю сесть в автомобиль и прокатиться по достопримечательным местам Первопрестольной. Или же за город, если предпочитаете. Осенние окрестности города сейчас довольно красивы.

Анна посмотрела на него не по возрасту проницательно.

— Пожалуйста, Александр Иванович, давайте покатаемся. За город. А насколько далеко?

«Хоть до самой белой территории», — хотел было сказать Шульгин, но предпочел удержаться от чрезмерной напористости или излишней проницательности.

— От вашего желания будет зависеть, уважаемая Анна Ефремовна.

— А зачем вы, уважаемый Александр Иванович, — с возможной язвительностью в голосе сказала девушка, — разговариваете со мной в таком тоне? Как будто действительно хотите на наших здешних людей похожим показаться. Но ведь не получается у вас. У меня не только слух хороший — и я ваш разговор с полковником Басмановым слышала, так я еще за три коммунистических года, за неимением иных занятий, много всяких книг прочитала. Вы ведь и вправду совсем другой человек, чем пытаетесь изобразить. Так и отлично же! Я давно о чем-то подобном мечтала и готова быть вам верной помощницей…

— Да в чем же, Анна Ефремовна? — стараясь оставаться в образе, воскликнул Шульгин.

— В чем угодно. Мне неважно. В попытке убить Ленина, захватить императорский престол или ограбить патриаршую ризницу. Просто я давно надеялась встретиться с необыкновенным человеком, вроде вас. Когда Сергей привел вас в дом, я вначале подумала, что он продался большевикам, и вы как раз из них, а потом поняла — вы совсем другие… С вами мне по пути!

Шульгин увидел, что за три года девушка действительно поняла многое, оказавшись в эпицентре практического воплощения в жизнь «вековой мечты человечества». Отчего приобрела некоторую экзальтированность и склонность к экстремизму. Нельзя сказать, чтобы это его не устраивало, он сам третий день соображал, какой бы подход к ней найти. Если она сама предлагает вариант — так ради бога.

— Хорошо, милая Аннушка. Вы готовы вступить в наш рыцарский орден? Со всеми соответствующими обетами, ритуалами, обязательным самоотречением и непредсказуемыми результатами? Невзирая на опасности, как реально-бытовые, для физического существования, так и трансцендентные, в рассуждении вашей православной души?

— Готова? — с внезапным блеском в глазах и резко вскинутой головой переспросила Анна. — Готова ли я? Да я только об этом и мечтала!

«Ну вот, — грустно подумал Шульгин, — очередная Софья Перовская. Неважно зачем, неважно за что, абы живот на подходящий алтарь возложить. Разве что, по Фрейду, данную политическую акцентуацию в несколько другую сублимировать? Не с бомбой же ее на теракт посылать…»

Глава 34