Разворот на восток

– Так значит, это очень далеко? – полуутвердительно-полувопросительно произнесла я.

– Очень-очень далеко, принцесс, – ответил Семен. – У вас в Европе тысяча километров – это вся Германия от восточной до западной границы, а у нас в Сибири такое же расстояние – это совсем рядом, все равно что сосед за забором. Советский Союз и раньше был очень большой страной, а сейчас стал еще больше.

– От Лиссабона до Владивостока, да? – произнесла я фразу, вычитанную мной в одной из газет.

– Примерно так, принцесс, – улыбнулся Семен.

Я подумала, что теперь, заполучив себе всю Европу, Советский Союз стал непобедим. Война закончилась совсем недавно, но жизнь уже определенно налаживается. Тогда, еще при старой гитлеровской власти, нам говорили, что сразу, как придут русские, все немецкое население начнут вывозить в Сибирь, где стоят такие холода, что птицы замерзают на лету. Но этого не происходит. Семен говорит, что тотальная месть всему немецкому народу – это не их метод. Русские признают только возмездие в отношении тех, кто хоть в малой степени виновен в том, что Европа от края и до края оказалась залита человеческой кровью. Разыскивают, арестовывают, судят и иногда публично казнят только членов и низкоранговых функционеров нацистской партии, СС и храмовников. Как нам сказали, все высокоранговые особи этого сообщества покончили с собой или сошли с ума сразу после смерти Гитлера.

Бригиттенау – это рабочий район. Я вижу, как тут один за другим начинают работать заводы и фабрики, как люди, прежде слонявшиеся по улице бессмысленными тенями, теперь заняты делом, получая за свою работу денежную зарплату и продовольственный паек. С едой в Вене не так хорошо, как было до войны, но гораздо лучше, чем сразу после освобождения от нацизма. С востока по железной дороге в эшелонах непрерывным потоком везут хлеб и сырье для оживающей промышленности. Хлеб – это самое главное. Русские сами понесли от этой войны значительные потери, еще не все поля в России заново распаханы и приносят урожай, но они делятся с побежденными тем, что у них есть. Этим они в корне отличаются от нацистских властей, которые все только забирали на оккупированных территориях, не задумываясь над тем, как будут жить и что есть те, кого они ограбили и разорили.

Потом, когда все заводы и фабрики заработают как и прежде, обратно от нас на восток отправятся машины, станки и прочие товары, необходимые в повседневной жизни. Но это случится еще нескоро. Слишком многое из разрушенного надо восстановить, а самое главное – найти людей, которых война разбросала по разным углам. А иногда для возвращения к полноценной жизни люди должны найти сами себя и свое место в новом, ни на что не похожем мире… Мне справиться с этим помог Семен, его любовь, ласка, а также то, что мужчина и женщина делают вдвоем, оставаясь наедине. Но ведь к каждой вдове или девушке, оставшейся бобылкой, потому что ее жених убит на Восточном фронте, не приставишь в женихи по русскому офицеру или солдату. Во-первых, это слишком экстравагантно, а во-вторых, из многих голов еще не выветрились геббельсовские бредни, и при одном взгляде на русского солдата таких людей начинает трясти крупной дрожью.

Да и не очень-то это и поощряется самими русскими. В их армии подобные вопросы решают политические комиссары, отчасти выполняющие функции армейских капелланов. Когда мы с Семеном решили, что у нас будут серьезные отношения, то он сразу взял меня за руку и отвел к своему комиссару. Вопреки расхожему мнению, что эту должность может занимать только крючконосый брюнет, комиссар оказался голубоглазым блондином вполне арийского облика. Выслушав Семена, он внимательно просмотрел мои документы, в том числе характеристику из фраулагеря и направление на учительские курсы, а потом начал задавать мне вопросы личного толка. Но я была к этому готова. Как рассказал Семен, по поводу таких, как я, немецких женщин, желающих выйти замуж за русских офицеров, существует отдельная инструкция. Если такое желание проистекает из веления сердца, то это разрешено и даже поощряется, потому что таким образом старые земли объединяются с новыми. А если причиной интриги являются чисто меркантильные соображения невесты, то брак признается нежелательным и недопустимым.

Сначала я думала, что когда я расскажу свою историю, надо мной просто посмеются, но ничего подобного не произошло. Постукивая карандашом по столу, комиссар посмотрел на меня каким-то особенным испытующим взглядом – так, что у меня по коже побежали мурашки.

– И так тоже бывает, фройляйн Клара, – сказал он, убористым шрифтом заполняя какую-то бумагу и шлепнув на нее большую круглую печать.

– Понимаете, – сбиваясь от волнения, на ломаном русском языке сказала я, – когда я пришла домой и увидела там Семена, то поняла, что это моя единственная возможность. Если бы он тогда ушел, то я жалела бы об этом всю оставшуюся жизнь.

– Да понимаем, мы, понимаем, вы только не волнуйтесь, – сказал комиссар, протягивая мне документ, который только что заполнял.