Реальность сердца

— Эмиль, он прав. Ты путаешься в собственных словах…

— Потому что я хочу, чтобы ты уехала в столицу. Там тебе будет безопаснее. Готье тебя отвезет. Ты и так уже моими трудами оказалась невесть где…

— Ну, почему невесть где. Очень милая страна, и люди такие приятные… — лапки добрались до затылка Эмиля и принялись вытворять невесть что с его волосами.

— Эти приятные люди выдадут тебя королю как преступницу. По соглашению между державами.

— Тебя тоже.

— Я могу за себя постоять. А тебе лучше отправиться с Готье. Герцог о тебе позаботится.

— Или позаботятся о нем, а я буду предлогом, — мрачно изрекла прекрасная дама. — Ты же сам говорил…

— Говорил, — с безнадежностью вздохнул Далорн. Девица Къела, несомненно, была права, и можно было даже уважать ее за отсутствие желания спрятаться под плащ герцога Гоэллона, который уже однажды спас ее, за нежелание причинять тому еще большие неприятности. Сия самоотверженность была бы весьма похвальной, будь Керо не шестнадцатилетней девушкой, а молодым человеком, умеющим о себе позаботиться. Это же голубоглазое чудо слишком часто забывало о своем возрасте, положении… и о своем поле. Женской беспомощности, впечатлительности и нерешительности в ней не было вовсе, да и скромности с благонравием ей Мать Оамна не выдала; Эмиль вообще подозревал, что над колыбелью новорожденной Керо простерся меч Воина, а не прялка Матери.

Однако ж, храбрость и благородные порывы не делали ее юношей, о котором Эмиль беспокоился бы заметно меньше. А еще с юношей не было бы и других хлопот…

— Керо, ну пойми же: ты девушка… — Далорн развернулся на стуле и притянул ее к себе за талию. — Тебе рядом со мной не место. Тебе нужны защита, охрана…

— Я девушка, но не дура!

— Ты уже один раз сумничала! В замке. Уже забыла, чем это кончилось?

— И что, теперь меня всю жизнь за это шпынять?! — Глаза уже готовы были метать молнии, а уху Эмиля угрожала серьезная опасность: в него вцепились острые коготки.

— Нет, не всю. Годика три, четыре… — он отцепил хищную лапку и прижал ее к губам. Лубок на руке и повязки на ребрах не слишком способствовали нежностям. Если девушку как следует не обнимешь — одной-то рукой, если при попытках ее обнять окаянное ребро очень чувствительно напоминает о себе, а с другой стороны тут же просыпается наполовину зажившая рана, то хочется либо молить о чуде выздоровления, либо провалиться сквозь землю. Молился Эмиль редко и не слишком усердно, проваливаться же подальше от всех прелестей Керо не хотелось. Даже если ему и оставалось вдохновляться ими почти монашеским образом.

Обладательница же прелестей, слава всему, и в первую очередь — ее наставнику, была достаточно благоразумна, чтобы не путать невозможность с нежеланием, и не обижалась на Эмиля. Целовалась она страстно и увлеченно, но остального, кажется, и не ждала пока, к тому же очень чутко определяла момент, когда боли становилось больше, чем удовольствия. Обнаружить подобную восприимчивость в шестнадцатилетней пигалице было удивительно.

— Хватит, — она отстранилась сама. — Швы разойдутся. Ты еще будешь спрашивать, почему я без тебя никуда не поеду?

— Керо, я преступник перед короной. Мой герцог в тюрьме…

— Я все это слышала сто раз! А я — сестра казненного преступника, убийца, и что с моим герцогом, вовсе не знаю.

— Твой герцог найдет тебя и оторвет мне голову. За все.

— Да он только счастлив будет, если ты… — Керо осеклась, отвернулась.

— Если я что?

— Неважно, забудь…

— Нет уж. Изволь объяснить, чем же я могу осчастливить твоего почтенного опекуна, — улыбнулся Эмиль. — Керо…

— Есть такие вещи, господин Далорн, о которых девицы не просят, — ледяным голосом изрекла девица Керо, глядя в угол. Алларец задумчиво посмотрел в тот же угол, не увидел там ничего, кроме буфета, набитого расписной посудой, потом посмотрел на северянку, вмиг обернувшуюся аллегорией гордой неприступности, попытался сообразить, чему посвящался намек. Потом до него дошло. Какой неожиданный поворот событий! Но — почему нет, почему ж нет, если хочется разрешить себе сказать «да», если за десять лет впервые страшно ошибиться, неверно угадать, и услышать отказ, увидеть изумленное удивление на лице…

Отец был бы рад, жаль, не успел увидеть, как сын и наследник «образумится»…

Реми поймет и простит.

— Госпожа Къела, прошу вас оказать мне честь стать моей супругой, — церемонно поклонился Эмиль.