Закрываю поспешно рот и провожу языком по пересохшим губам, чтобы смягчить нежную кожу. Взгляд Максима темнеет буквально на глазах, становится напряженным, словно у хищника, завидевшего беззащитную добычу.
Я готова почти ко всему, но только не к тому вопросу, который Садулаев бросает в меня обвинением, словно острый хорошо заточенный нож:
- Сколько у тебя было мужчин, Ангелина?
Этот вопрос заставляет меня, задохнувшись, замереть на месте.
Я даже почти не ощущаю, как впилась ногтями в жесткий матрас кровати, пока пальцы не пронзает тупая боль в суставах.
За что он ТАК?!
Какие мужчины?!
Перед глазами пролетают картины того, как я реву в своей одинокой постели, беременная и никому не нужная. Как каждое движение малышки в животе лишь напоминало, как поступил со мной Максим Садулаев. Как было страшно, когда везли на каталке в операционную.
Это огромное зеркало над головой… Я никогда не забуду, как в нем отражалось мое бледное искажённое от ужаса лицо, но даже тогда я думала не о себе, а своей малышке!
Что слишком рано…
Как я стонала, как раненное животное, сползая по стенке, когда мне сказали, что Ева весь следующий месяц проведет в кувезе.
Как сердце кровью обливалось, когда смотрела на ее хрупкое, такое малюсенькое, беззащитное тельце через толстое стекло перегородки палаты. Как отчаянно и безрезультатно пыталась сохранить лактацию.
Боль, слезы… Слезы, боль…. И все по новой - словно девять кругов ада!
За все это время у меня даже не было мысли о том, чтобы с кем-то «закрутить»! Только одна эта мысль претила всему моему существу
. «Сколько у тебя было мужчин, Ангелина?» – эхом звучит в моей голове голос Максима. Эта фраза словно застряла на повторе. Крутится вновь и вновь. Хочется закричать, выплеснуть эту боль, зажать уши руками, что угодно, но лишь бы не слышать эти ядовитые слова.
Они словно пропитанные токсинами и способны отравить и нет от этого противоядия! Я чувствую поднимающуюся сильную дурноту и сглатываю горькую вязкую слюну. Это точь-в-точь похоже на то, когда ты получил смертельное ранение и от болевого шока еще ничего не чувствуешь, но уже ощущаешь, как начинает расползаться ОНА - мучительная боль, способная вывернуть на изнанку, словно кислотой облить душу, содрать с костей все мясо.
Очень жестоко.
Максим безжалостно бьет словами, достигая цели и разрушая меня. Он уничтожает даже те крупицы хорошего, что произошло между нами, что я смога сохранить и лелеяла в своей памяти. Никого не допуская в святые святых- ни Татьяну, ни родителей, которые так до сих пор и не понимают, что послужило нашему с Максимом расставанию.
Отец пару раз рвался поговорить с Садулаевым, но не посмел пойти против моего слова.
Он знает мой характер, как никто, если упрусь - то это все. А я слишком гордая. Как бы я сказала о том, что Максим просто взял и растоптал все, что было между нами, не моргнув глазом? К тому же, большое расстояние и другой город сделали свое дело.
Его больше нет. Максим - прошлое, так я убедила себя.
Вся моя жизнь сосредоточилась на малышке, что так похожа на своего отца.
Сжимаю зубы до острой боли в челюстях. Вскакиваю на ноги и сжимаю кулаки. Я чувствую, как быстро поднимается и опадает моя грудь. Сердце колотится, как не нормальное, словно в него вкололи огромную дозу адреналина.
В ушах шумит, щеки горят, а в душе клокочут ярость и обида. Понимаю, что самое лучшее — это окатить его взглядом полным презрения и уйти с гордо поднятой головой. Оставить без ответа этот мерзкий в своей чудовищности вопрос.
Но… не могу!
Ярость разносится по венам, словно зажжённая спичка, брошенная в стог сухой соломы. А дальше конец – пожар, сметающий все на своем пути!
Язвительно кривлю губы и бросаю в его мужественное застывшее в ожидании лицо:
- Уверенна, что гораздо меньше, чем у тебя женщин! – бью тем же оружием, поворачивая острым лезвием в его сторону. Вышло почти так же безжалостно и цинично.
Вижу, как бугрятся мышцы на плечах Садулаева, когда он, прищурившись, с бешенством проходится взглядом по моей хрупкой фигурке.
Что, не нравится, когда отвечают тем же?!
Желваки, появившиеся на его скулах, подтверждают мои мысли. Злится, бесится, а ничего изменить не в силах! Побудь-ка, дорогой, в моей шкуре, хотя ты даже и толику того, что я пережила, не сможешь оценить.
Не твой уровень, дорогой!
Мышца на скуле Садулаева резко дергается и он, по-хамски усмехнувшись, сверлит меня взглядом. Потирает подбородок широкой ладонью, заставляя затрепетать мое глупое сердце.
Да я не иначе, как мазохистска! Как еще объяснить то, что я с такой жадностью смотрю на его волевой подбородок и сильные руки, пока он без зазрения совести режет меня на маленькие кусочки обвинениями.
Он развязно скользит сапфировым взглядом по моим ногам, приоткрывает красиво очерченные губы, и я понимаю, что сейчас с них сорвется что-то такое, от чего я просто замертво упаду на дорогущий персидский ковер под моими ногами.
Глава 25
Ангелина
Острым слухом улавливаю, что-то похожее на мяуканье котенка.