Ребёнок от босса

Почти не помню, как добрался до квартиры. Удивительно, как только не попал в аварию.

Скорость?

Ремни безопасности?

Чистый разум? Что это?

Несколько раз я вынимал ключ и снова вставлял в замочную скважину - до того не слушались руки. Пройдя в квартиру, я, не теряя времени даром, сразу же направился в спальню.

Все на своих местах, как обычно.

Но стоит открыть шкаф, как сталкиваюсь с зияющей пустотой. На том месте, где раньше были платья Ангелины, одиноко висят вешалки.

Не знаю, сколько я простоял в ступоре.

Минуту? Пять? Десять?

Дьявол его знает! С силой захлопнув дверцы шкафа, да так, что зеркала повылетали к черту, разбиваясь на большие куски, которые упали на ковер. Обрушиваю кулак в стену, не обращая никакого внимания на резкую пронзительную боль в запястье.

Она не идет ни в какое сравнение с болью от зияющей сквозной дыры в моем сердце.

- Стерва! – ору на всю мощь в легких. - Ааа! Тварь! – рычу так, что напрягается шея и выступают крупные вены. - За что?! За что, Ангелина?! – и с силой пинаю кровать.

Почти благодарю Бога, что ее нет рядом в эти минуты.

Удавил бы своими руками, а потом…

тяжело опускаюсь на постель. Опираюсь локтями на колени и прячу лицо в ладонях.

Плечи дрожат.

Меня так трясет, словно шибануло разрядом в двести двадцать - не меньше. Касаюсь кожи пальцами, задевая висок там, где остался извилистый грубый шрам.

Сирия, Дамаск… Даже тогда мне было не так плохо. Теперь все, что произошло в прошлом, кажется крупинкой во Вселенной по сравнению с тем, что я чувствовал сейчас.

Передо мной словно врата ада разверзлись, засасывая внутрь, словно в огромную непроглядную черную воронку. Со злостью тру влажную кожу под глазами и на скулах. Как хочется, чтобы сейчас пожар в груди резко сменил ледниковый период.

Чтобы сердце – до бесчувствия. Душа - гранитом, бетоном, каменным надгробием. Взгляд - зимой, стужей, льдом…

Я чувствую, как плечи сжимают сильной хваткой руки. Кожи щеки касается жесткий браслет от часов. Еще не открыв глаза, я знаю – это Давид.

- Брат, больно… - сиплю прерывисто, запрокидывая голову, сжимая пальцами пряди своих волос.

Он пытается меня поднять.

Я чувствую его немой вопрос и без слов лезу в карман джинс, чтобы сунуть в руки брата телефон. Когда открываю глаза, вижу сотовый в совсем других руках.

В женских хрупких, добрых…Тех, что всегда дарили тепло и заботу. Тех, что никогда не предадут. Мать.

Прижав ладонь ко рту, она, роняя слезы, с силой сжимает в другой руке телефон. В ее глазах отражается моя боль - такая же сильная, ничуть не уступающая моей. Эта дрянь уничтожила не только меня и нашего ребенка – это коснулось всех Садулаевых.

- Максим, – шепчет потрясенно мать, еле двигая губами, – сынок…

Я вижу боль в ее глазах, чувствую в словах. Ее тело сотрясают рыдания, и я отворачиваюсь. Задохнусь, сорвусь… Сжимаю кулаки так, что сводит пальцы. Хочется дать приказ, чтобы нашли стерву и притащили ко мне, но я, словно гонщик, с силой ударяю по тормозам.

Нет, нельзя.

Покалечу ведь, убью.

После сам не выживу, хотя это сейчас меня волнует меньше всего.

Давид, бледный, словно лист пергамента, смотрит не мигая, и меня корежит от отражающейся в его черных, как у отца, глазах жалости.

Пошел ты!

А сам сжимаю его ладонь так сильно, будто он - мой последний шанс на спасение.

Спасение от безумия и застилающего глаза мрака. Это увесистой пощечиной немного приводит в чувства.

Ненавижу жалость.

Скриплю зубами. Засуньте ее куда подальше! Встаю с дивана, словно под анестетиком.

Язык онемел.

Голова тяжёлая, мысли путаются.

Чеканю так, будто выплевываю каждое слово:

- Больше никогда при мне не произносите имя этой…

Наши дни

И я научился жить без чувств. В пустом доме без тепла и уюта. Одна сплошная липкая паутина прошлого и бесконечные воспоминания, которые я безжалостно топлю раз за разом в холодных реках разума.

Я не искал ее.

Даже не было мысли. Просто вычеркнул, выкинул, но не забыл.

Ангелина стала страшной болезнью, во время которой боятся сорваться и пустится во все тяжкие. Я задушил тайные желания посмотреть в эти лживые глаза, такие невинные, как у олененка Бемби, прикоснуться к пухлым губам, с которых столько раз срывались слова лжи.

Как меня смогла сломать какая-то то мелкая хрупкая девчонка? Меня, взрослого состоявшегося мужика!

«Даже камень могут уничтожить бесконечные капли воды», - словно издеваясь, нашептывает внутренний голос.

Иногда мне уже казалось, что я почти справился. Что я не живу умирая каждую минуту, а уже умер, по ошибке оставшись здесь - среди живых. Я даже свыкся с постоянной пустотой внутри, от которой, кажется, идет эхо на много-много километров вперед.

Я готов к этой пустоте, но потом… потом замечаю, как смотрит на меня мать и начинает плакать.

И что-то вновь переворачивается внутри, тянет, скребет своими длинными испачканными в моей крови когтями.

Боль с новой силой сжимает с наслаждением мое сердце в безжалостных руках, кайфует от переменного не стабильного ритма. Растягивает агонию.

Тряхнув головой, ощущаю, как сквозь меня проходит ритм музыки.