Ребёнок от босса

Она - лучшее лекарство. В музыке есть что-то волшебное, когда она попадает в тебя, ты не чувствуешь боли. Никакой - ни душевной, ни физической.

Хватаю чистое полотенце со скамьи и вытираю грубым быстрым движением лицо, покрытое мелким бисером пота.

Всего один шаг останавливает меня перед тем, чтобы уничтожить жизнь Ангелины… всего один шаг.

Я прекрасно знаю, что будет, если сообщить куда надо, что одна из артисток балета выступает в ночном клубе. Конец ее карьере, ее мечте. Но что-то останавливает. Сжимаю челюсти сильнее, ощущая, как напрягаются разгорячённые после тренировки дельтовидные мышцы.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​Разговор должен состояться сегодня же. Закидываю полотенце на шею и с силой тяну его за концы.

«Неужели ты думаешь, если закрыть эту тему, боль уйдет?» - словно издеваясь, ехидно цедит внутренний голос.

Устало провожу ладонью по лицу.

Хочу знать причины поступков Ангелины. Хочу знать, почему она оставила ребёнка, но при этом написала это чудовищной в своей жестокости сообщение. Пытаюсь понять мотивы, но правда ускользает. Поступки совсем не логичны. Не объяснимы. Испугалась моей мести? Или, все же, решила, что карьера — это не то, ради чего стоит губить дар зародившейся внутри себя жизни?

А ведь отец словно в воду глядел.

В отличие от меня, его не ввело в заблуждение по-ангельски невинное личико Макаровой. Вспоминаю один из очередных тяжелых разговоров более, чем годичной давности.

— Нет, Максим! Ты женишься на Юсуповой Мирьям.

Молча слушаю отца, сжав губы так плотно, что они стали сплошной линией.

— А если девчонка вздумает строить карьеру? Поверь, она этого захочет. Они все такие… эти балерины. Танцульки одни на уме. Воспитаем сами, - доносятся обрывки фраз отца.

Саркастически усмехаюсь. Ни черта ты не знаешь мою Ангелину, моя девочка не такая. Да, пусть она совсем молоденькая, но я отчетливо чувствую в ней женское начало, тепло и нежность.

Она будет самой лучшей матерью, я уверен. Хочется стереть с лица отца это уверенное упрямое выражение.

— Как скажешь, отец, – отвечаю сухо и безэмоционально. - Традиции превыше всего. Затем, после непродолжительной паузы, усмехаюсь, приподнимая в издевке бровь. - 

Неужели ты и правда думал, отец, что я ТАК отвечу? Предам свою женщину? Женщину беременную, между прочим, моим ребенком. Женюсь на другой по твоему первому требованию, по щелчку пальцев, - качаю головой, словно удивляясь.

С холодным спокойствием и расчетом отмечаю, как багровеет отец.

- Ангелина будет моей женой и советую смириться. Не дай Бог, отец, я увижу хоть тень сомнения на ее лице, замечу, что ты ей не рад или не принял в свой дом…

Мои слова звучат не как угроза, нет. Как клятва, священное обещание.

- Помяни мое слово, она еще себя покажет, – темные глаза смотрят на меня пристально, с затаившейся болью. - Я желаю тебе только добра, сынок. Свадьба с Юсуповой - вот что тебе во благо.

- Забудь! – обрываю резко и бескомпромиссно.

С губ слетает хриплый смешок.

Кто же знал, что так все в жизни обернется?

Тогда я был готов порвать любого за Ангелину, даже родного отца. Боковым зрением замечаю движение. Оно врывается в мое сознание, словно сигнал маяка, разрывая воспоминания на мелкие фрагменты.

Оборачиваюсь, сказать Надежде, чтобы на завтрак приготовила бекон и… творожные блинчики. Тяжело сглатываю, понимая, что это выше меня.

Я все равно думаю о той, что предала. Думаю о ее предпочтениях. Когда вижу, что женщина не одна, замираю, словно вкопанный.