Речи

(XXXII) Итак, судьи, сохраните для государства гражданина, преданного высоким наукам, честному образу мыслей, честным мужам. Обещаю вам, а государству ручаюсь (если только сам я выполнил свой долг перед государством), что Марк Целий никогда не изменит моим убеждениям. Обещаю вам это и потому, что я уверен в наших с ним дружеских отношениях, и потому, что сам он уже связал себя суровейшими законами. (78) Ведь не может человек, который привлек консуляра к суду, так как тот, по его словам, нанес государству вред, сам быть гражданином, сеющим в государстве смуту; не может человек, не мирящийся с оправданием гражданина, уже оправданного по обвинению в незаконном домогательстве, сам когда-либо безнаказанно стать раздатчиком денег для подкупа избирателей. То, судьи, что сам Марк Целий уже дважды выступал как обвинитель, — порука в том, что он не подвергнет государство опасности, и залог его добрых намерений. Поэтому умоляю и заклинаю вас, судьи: в государстве, где несколько дней назад был оправдан Секст Клодий[1892], который в течение двух лет, как вы видели, был то пособником, то вожаком мятежей, человек неимущий, ненадежный, отчаявшийся во всем, бездомный, нищий, с опоганенным ртом, языком, руками, всей жизнью, человек, который своей рукой поджег священные храмы, цензорские списки римского народа, государственный архив[1893]

, который сломал памятник Катула[1894], срыл мой дом, поджег дом моего брата[1895]

, человек, который на Палатине, на глазах у всего Рима, поднял рабов на резню и на поджоги всего Рима, — не допускайте, чтобы в этом государстве Секст Клодий был оправдан благодаря влиянию женщины, а Марк Целий женской похоти был выдан головой, — дабы не оказалось, что эта самая женщина, вместе со своим супругом-братом, спасла гнуснейшего разбойника и погубила достойнейшего юношу.

(79) Итак, представив себе воочию молодость Марка Целия, вообразите себе, какова будет старость этого вот несчастного человека[1896], чьей опорой является его единственный сын; на него одного он надеется, за него одного страшится. Он молит вас о сострадании, он — раб, находящийся в вашей власти, он лежит у ваших ног, но больше надеется на ваши добрые чувства и нравы, а вы, памятуя и о своих родителях и о своих милых детях, окажите ему помощь, дабы, сочувствуя чужому горю, проявить уважение к старшим и снисходительность к младшим. Вы не допустите, чтобы этот вот человек, по закону природы уже клонящийся к закату, угас от нанесенной ему вами раны до срока, назначенного ему судьбой, а этот вот[1897]

, расцветающий только теперь, когда ствол его доблести уже окреп, был повергнут ниц как бы вихрем или внезапной бурей. (80) Сохраните отцу сына и отца сыну, чтобы не казалось, что вы презрели уже почти утратившую надежды старость и не только не ободрили юности, полной величайших надежд, но даже нанесли ей сокрушительный удар. Если вы сохраните его для нас, для его родных, для государства, он будет навсегда благодарен, предан, обязан вам и вашим детям, а от всех его неустанных трудов именно вы, судьи, будете получать в течение многих лет обильные плоды.

20. Речь об ответах гаруспиков

[В сенате, май (?) 56 г. до н. э.]

Гаруспициной называлось сложившееся в Этрурии учение об истолковании знамений и предсказании судьбы. Гаруспики объясняли значение удара молнии, гадали по внутренностям жертвенного животного (необычное расположение или необычный внешний вид внутренностей считались дурным признаком) и истолковывали знамения. Они указывали, какое божество посылает знамение, за что оно в гневе и как его умилостивить. Гаруспики входили и в состав когорты полководца или наместника. В городе Риме были странствующие гаруспики, к которым частные лица могли обращаться. Ср. Цицерон, письмо Fam., VI, 6, 3, 9 (CCCCXC).