Речи

(XXVI) Опровергнуть все это, судьи, очень легко. В самом деле, почему он выбрал именно общественные бани? Не вижу, какое может быть там укромное место для людей, одетых в тоги. Ибо, если бы они стояли в вестибуле[1872]

, они не могли бы спрятаться; если бы они захотели войти внутрь, то это было бы неудобно, так как они были обуты и одеты, и их, пожалуй, не впустили бы, если только эта всесильная женщина, получив и уплатив один квадрант[1873]

, уже не сблизилась с банщиком. (63) Право, я с нетерпением ожидал, какие именно честные мужи будут объявлены свидетелями этого захвата яда на глазах у всех; ведь до сего времени еще не назвали ни одного. Но это, не сомневаюсь, люди очень строгих правил, раз они, во-первых, близки с такой женщиной и, во-вторых, взяли на себя поручение столпиться в банях, чего она, конечно, — как она ни всесильна — не могла бы добиться ни от кого, разве только от столь высокочтимых мужей, преисполненных величайшего достоинства! Но к чему я говорю так много о достоинстве этих свидетелей? Оцените лучше их доблесть и рвение. «Они спрятались в банях». Превосходные свидетели! «Затем стремглав бросились вперед». Какие решительные люди! Ведь вы изображаете дело так: когда Лициний пришел, держа в руке баночку, и пытался ее передать, но еще не передал, тогда-то вдруг и налетели эти славные свидетели, правда, безымянные; а Лициний уже протянул, было, руку, чтобы передать баночку, но отдернул ее и, подвергшись неожиданному нападению этих людей, обратился в бегство. О, великая сила истины, которая с легкостью защищает себя сама от изобретательности, хитрости и ловкости людей и от любых измышленных ими козней! (XXVII, 64) Как бездоказательна вся эта басенка бывалой сочинительницы многих басен! Ведь для нее даже развязки не придумаешь! Подумать только! Почему столько мужчин (а их ведь потребовалось немало, чтобы легко было схватить Лициния и чтобы дело было лучше засвидетельствовано многими очевидцами) выпустили Лициния из рук? Почему схватить Лициния, когда он уже отступил назад, чтобы не передавать баночки, было менее удобно, чем в случае, если бы он ее уже передал? Ведь они были расставлены, чтобы схватить Лициния, чтобы на глазах у всех задержать Лициния, либо когда яд еще был у него в руках, либо после того, как он его передаст. Вот каков был весь замысел этой женщины, вот какое поручение дала она этим людям. Почему ты говоришь, что они бросились вперед необдуманно и преждевременно, не понимаю. Их о том и просили, их для того и расставили, чтобы наличие яда, злой умысел, словом, само деяние было установлено с очевидностью. (65) Какое же время, чтобы наброситься на Лициния, могло быть для них более удобным, чем то, когда он пришел, держа в руке баночку с ядом? Если бы приятели этой женщины внезапно выскочили из бань и схватили Лициния, когда баночка уже была передана рабам, Лициний стал бы умолять их поверить ему, стал бы упорно отрицать факт передачи им яда. Как опровергли бы они его слова? Сказали бы, что они все видели? Во-первых, они навлекли бы на себя обвинение в величайшем преступлении[1874]

; во-вторых, они сказали бы, что видели то, чего не могли видеть оттуда, где были поставлены. Следовательно, они появились как раз вовремя — когда Лициний пришел, когда он достал баночку, протянул руку, передавал яд. Но конец такой годен для мима, а не для басни; ведь это в миме, когда не могут придумать развязки, кто-то ускользает из рук; затем стук скабилл и занавес[1875]

. (XXVIII, 66) Я спрашиваю, почему Лициния, колебавшегося, медлившего, отступавшего, пытавшегося бежать, выпустили из рук эти бабьи наймиты[1876]; почему они не схватили его, почему не обосновали своего обвинения в столь тяжком преступлении его собственным признанием, наличием многих очевидцев, наконец, уликами, которые сами говорили бы за себя? Или они боялись, что не смогут одолеть его? Но их было много, он — один; они сильны, он слаб; они проворны, он перепуган.