Речи

(XXIV, 50) Итак, вы видите, что губительные раздоры среди оптиматов возвращают силы человеку, давно уже (и по его собственной вине) поверженному и распростертому на земле, человеку, чье бешенство в его начале было поддержано несогласиями тех, которые, как тогда казалось, отвернулись от вас[1989]

. А дальнейшие действия Клодия — уже к концу его трибуната и даже после него — нашли себе защитников в лице хулителей и противников[1990]

тех людей; они воспротивились тому, чтобы губитель государства был из него удален, даже тому, чтобы он был привлечен к суду, и даже тому, чтобы он оказался частным лицом[1991]

. Неужели кто-нибудь из честнейших мужей мог согревать на своей груди и лелеять эту ядовитую и зловредную змею? Каким его одолжением были они обмануты? «Мы хотим, — говорят они, — чтобы был человек, который мог бы на народной сходке уменьшить влияние Помпея». Чтобы его влияние умалил своим порицанием Клодий? Я хотел бы, чтобы тот выдающийся человек, который оказал мне величайшую услугу при моем восстановлении в правах, правильно понял то, что я скажу, а скажу я, во всяком случае, то, что чувствую. Мне казалось, клянусь богом верности, что Публий Клодий умалял величайшее достоинство Гнея Помпея именно тогда, когда безмерными похвалами его превозносил. (51) Когда, скажите, была более громкой слава Гая Мария: тогда ли, когда Гай Главция[1992]

его прославлял, или тогда, когда он впоследствии, раздраженный против него, его порицал? А Публий Клодий? Был ли он, обезумевший и уже давно влекомый навстречу каре и гибели, более отвратителен или более запятнан тогда, когда обвинял Гнея Помпея, или тогда, когда он поносил весь сенат? Я удивляюсь одному: между тем как первое по сердцу людям разгневанным, второе так мало огорчает столь честных граждан. Но дабы это впредь не доставляло удовольствия честнейшим мужам, пусть они прочитают ту речь Публия Клодия на народной сходке, о которой я говорю: возвеличивает ли он в ней Помпея или же, скорее, порочит? Бесспорно, он его восхваляет, говорит, что среди наших граждан — это единственный человек, достойный нашей прославленной державы, и заявляет, что сам он Помпею лучший друг и что они помирились. (52) Хотя я и не знаю, что это означает, все же, по моему мнению, у Клодия, будь он другом Помпею, не появилось бы намерения восхвалять его. В самом деле, мог ли он больше умалить заслуги Помпея, будь он ему даже злейшим недругом? Пусть те, которые радовались его неприязни к Помпею и по этой причине смотрели сквозь пальцы на его столь многочисленные и столь тяжкие злодеяния, а иногда даже рукоплескали его неудержимому и разнузданному бешенству, обратят внимание на то, как быстро он переменился. Ведь теперь он уже восхваляет Помпея, нападает на тех, кому ранее продавался. Что, по вашему мнению, сделает он, если для него откроется путь к подлинному примирению, когда он так хочет создать видимость примирения?[1993]