Реформация

Два человека остались в памяти как оракулы этого откровения. Гийом Буде, прожив шестьдесят два года в надежде сделать Париж наследником итальянского гуманизма, вступил в свои права, когда Франциск основал Королевский коллеж. Свою взрослую учебу он начал с юриспруденции и почти на десять лет погрузился в «Пандекты» Юстиниана. Чтобы лучше понять эти тексты — латинские по языку, но византийские по содержанию, — он занялся греческим с Иоанном Ласкарисом, да так преданно, что его учитель, уезжая, завещал ему свою драгоценную библиотеку греческих книг. Когда в возрасте сорока одного года Буде опубликовал Annotationes in XXIV libros Pandectarum (1508), Дигесты Юстиниана впервые в ренессансной юриспруденции стали изучаться сами по себе и в своей среде, а не были вытеснены комментариями «глоссаторов». Шесть лет спустя он издал еще один памятник рекогносцировочного исследования, De asse et partibus — на первый взгляд, обсуждение древних монет и мер, но на самом деле исчерпывающее рассмотрение классической литературы в связи с экономической жизнью. Еще более впечатляющими были его «Commentarii linguae graecae» (1529), работа, не совсем упорядоченная, но настолько богатая лексикографической информацией и освещением, что она поставила Буде во главе всех европейских эллинистов. Рабле послал ему письмо с выражением почтения, Эразм сделал ему комплимент, вызвавший ревность. Эразм был человеком мира, для которого ученость была лишь частью жизни; но для Буде ученость и жизнь были единым целым. «Именно филология, — писал он, — так долго была моим спутником, моим соратником, моей госпожой, связанной со мной всеми узами привязанности. Но я был вынужден ослабить узы любви, столь всепоглощающей… что она оказалась губительной для моего здоровья». 21 Он скорбел о том, что ему приходится выкраивать время для еды и сна. В моменты рассеянности он женился и завел одиннадцать детей. На портрете Жана Клуэ (в музее Метрополитен в Нью-Йорке) он изображен в пессимистическом настроении, но Франциск I, видимо, нашел в нем теплоту, поскольку назначил его библиотекарем в Фонтенбло и любил, чтобы старый ученый был рядом с ним, даже во время экскурсий. Во время одной из таких поездок Буде подхватил лихорадку. Он оставил точные указания по поводу бесцеремонных похорон и тихо скончался (1540). Его памятник находится в Коллеж де Франс.

В его время Париж еще не поглотил интеллектуальную жизнь Франции. Гуманизм имел дюжину французских очагов: Бурж, Бордо, Тулуза, Монпелье и, прежде всего, Лион, где любовь и гуманизм, дамы и литература составляли восхитительную смесь. А в Агене, где никто не стал бы искать императора, после смерти Буде на филологической сцене властвовал Юлий Цезарь Скалигер. Родившись, вероятно, в Падуе (1484), он приехал в Аген в возрасте сорока одного года и прожил там до самой смерти (1558). Его боялись все ученые, поскольку он виртуозно владел язвительной латынью. Он прославился тем, что нападал на Эразма за принижение «цицероновцев» — приверженцев точной цицероновской латыни. Он критиковал Рабле, а затем критиковал Доле за критику Рабле. В томе «Упражнений» он рассмотрел «De subtilitate» Жерома Кардана и взялся доказать, что все, что утверждается в этой книге, ложно, а все, что в ней отрицается, истинно. Его «De causis linguae latinae» была первой латинской грамматикой, основанной на научных принципах, а его комментарии к Гиппократу и Аристотелю были замечательны как по своему стилю, так и по вкладу в науку. У Юлия было пятнадцать детей, один из которых стал величайшим ученым следующего поколения. Его «Поэтика», опубликованная через четыре года после его смерти, разделила с работами его сына и влияние итальянцев, последовавших за Екатериной де Медичи во Францию, в повороте французского гуманизма от греческого к латинскому.