Особым даром греческого возрождения стал сделанный Амиотом перевод «Жизни Плутарха». Жак Амио был одним из многочисленных протеже Маргариты; благодаря ей он был назначен на кафедру греческого и латинского языков в Бурже. Его переводы «Дафниса и Хлои» и других греческих любовных историй были вознаграждены, по гениальной странности того времени, богатым аббатством. Обеспеченный таким образом, он много путешествовал по Италии, потакая своим антикварным и филологическим вкусам. Когда он опубликовал «Житие» (1559), в предисловии к книге он красноречиво призвал изучать историю как «сокровищницу человечества», музей, в котором тысячи примеров добродетели и порока, государственной мудрости и упадка сохраняются для обучения человечества; подобно Наполеону, он считал историю лучшим учителем философии, чем сама философия. Тем не менее он перевел также «Моралии» Плутарха. Он получил епископство в Осерре и умер там в зрелости восьмидесяти лет (1593). Его версия «Жития» не всегда была точной, но это было самостоятельное литературное произведение, наделенное естественным и идиоматическим стилем, совершенно не уступающим оригиналу. Его влияние было безграничным. Монтень упивался им и обращался от Франции святого Варфоломея к этой избранной и облагороженной античности; Шекспир взял три пьесы из мужественного перевода Норта, сделанного Амиотом; плутархианский идеал героя послужил образцом для сотни французских драм и революционеров; а «Жизни выдающихся людей» дали нации пантеон знаменитостей, способных возбудить более мужественные добродетели французской души.
IV. ФРАНЦУЗСКИЙ РЕНЕССАНС
Этим термином, столь богатым на подтекст, принято и простительно называть период между воцарением Франциска 1 (1515) и убийством Генриха IV (1610). По сути, этот красочный расцвет французской поэзии и прозы, манер, искусств и одежды был не столько возрождением, сколько созреванием. Благодаря терпеливой стойкости людей и новому росту вновь посеянной земли, французская экономика и дух восстановились после Столетней войны. Людовик XI дал Франции сильное, сосредоточенное, упорядоченное правительство; Людовик XII подарил ей плодотворное десятилетие мира. Свободное, вольное, фантастическое творчество готической эпохи сохранилось, даже в Рабле, который так восхищался классиками, что цитировал почти всех их. Но великое пробуждение было также и возрождением. На французскую литературу и искусство, несомненно, повлияло более близкое знакомство с античной культурой и классическими формами. Эти формы и классический темперамент — преобладание интеллектуального порядка над эмоциональным пылом — сохранялись во французской драматургии, поэзии, живописи, скульптуре и архитектуре на протяжении почти трех столетий. Оплодотворителями нового рождения стали открытие и вторжение французов в Италию, изучение французами римских ромов, юриспруденции и литературы, итальянской литературы и искусства, а также приток во Францию итальянских художников и поэтов. Счастливому исходу способствовали и многие другие факторы: книгопечатание, распространение и перевод классических текстов, покровительство ученым, поэтам и художникам со стороны французских королей, их любовниц, Маргариты Наваррской, церковников и аристократов, а также вдохновение женщин, способных ценить не только свою красоту. Все эти элементы объединились в расцвете Франции.
Франциск I, унаследовавший все это, имел в качестве своей страницы поэта, который послужил переходом от готики к классике, от Вийона к Ренессансу. Клеман Маро вошел в историю как веселый тринадцатилетний мальчишка, забавлявший короля веселыми историями и зажигательными репризами. Несколько лет спустя Франциск с улыбкой вспоминал о приключениях и ссорах юноши со «всеми парижскими дамами», поскольку был согласен с Маро, что они действительно очень очаровательны:
Маро журчал стихами, как бурлящий источник. Они редко были глубокими, но часто тронуты нежными чувствами; это были стихи по случаю, разговорные пьесы, баллады, хороводы, мадригалы, сатиры и эпистолы, напоминающие Горация или Марциала. Он с некоторой досадой отмечал, что женщин (несмотря на то, что он сам утверждал обратное) легче убедить бубнами, чем дифирамбами: