Регентство. Людовик XV и его двор

Потом мы присутствовали на церемонии провозглашения его совершеннолетним, затем на его коронации, затем стали свидетелями назначения герцога Орлеанского первым министром после смерти Дюбуа. Наконец, после смерти герцога Орлеанского, на руках у г-жи де Фалари скончавшегося 2 декабря 1723 года от апоплексического удара, Ла Врийер, сын Шатонёфа, государственного секретаря в царствование Людовика XIV, приведший в такое негодование мадемуазель де Майи, свою жену, когда ей стало известно, что она вышла замуж за какого-то мелкого буржуа; тот самый Ла Врийер, который сделался секретарем регентского совета, когда в эпоху Регентства такой совет существовал; так вот, Ла Врийер первым был извещен о смерти герцога Орлеанского.

Вначале он бросился к королю, потом к епископу Фрежюсскому, затем, наконец, к герцогу Бурбонскому и, полагая, что этот принц вполне может унаследовать звание первого министра, поспешил составить на всякий случай присяжную грамоту по образцу той, которую подписал герцог Орлеанский.

Епископ Фрежюсский легко мог завладеть в те часы должностью первого министра; его друзья советовали ему сделать это, и, возможно, какое-то время он и сам об этом подумывал. Но епископ Фрежюсский был человеком не только честолюбивым, но и терпеливым, что является соединением крайне редким и весьма затрудняющим любые попытки разрушить карьеру политиков, которые этим свойством обладают. К тому же он умел довольствоваться сутью власти, оставляя другим ее видимость, что, опять-таки, было большой редкостью. Поэтому он не счел нужным тотчас же открыто изъявлять желание, которое было осуществлено им впоследствии, и первым высказался за герцога Бурбонского, полнейшая неспособность которого к руководству была ему хорошо известна.

Как только о смерти герцога Орлеанского стало известно, все придворные направились в покои короля. Впереди них шел герцог Бурбонский.

Людовик XV пребывал в сильной печали: по его покрасневшим и влажным глазам можно было понять, что он пролил немало слез.

Едва только герцог Бурбонский и придворные вошли в кабинет и дверь за ними затворилась, епископ Фрежюсский во всеуслышание заявил королю, что после огромной потери, которую нанесла ему смерть герцога Орлеанского — тут епископ произнес более чем краткое похвальное слово покойному, — лучшее, что может сделать его величество, это просить герцога Бурбонского, присутствующего здесь, взять на себя бремя всех государственных дел и занять должность первого министра, которую только что оставил вакантной герцог Орлеанский.

Король посмотрел на епископа Фрежюсского, словно желая что-то прочитать в его глазах; потом, заметив, что выражение глаз епископа находится в согласии с его словами, он кивком дал знать, что принимает это предложение.

Герцог Бурбонский тотчас же поблагодарил короля. Что же касается Ла Врийера, пришедшего в полный восторг от того, как быстро и удачно завершилось столь важное дело, то он вынул из кармана присяжную грамоту первого министра, списанную с присяжной грамоты герцога Орлеанского, и во всеуслышание предложил епископу Фрежюсскому немедленно привести герцога Бурбонского к присяге.

Обратившись к королю, епископ Фрежюсский сказал ему, что это надлежит сделать, и герцог тотчас же принял присягу. Почти сразу после того, как присяга была принята, герцог вышел из кабинета. Толпа придворных последовала за ним, так что через час после кончины герцога Орлеанского и даже прежде чем его сын, находившийся в то время в Париже у своей любовницы, был извещен о смерти отца, все уже было завершено.

Посвятим несколько строк принцу, которому Ла Врийер и Флёри помогли с такой легкостью унаследовать от герцога Орлеанского должность первого министра.

Он был сыном Луи де Бурбон-Конде, отцу которого Людовик XIV дал в 1660 году герцогство Бурбонское в обмен на герцогство Альбре.

Его матерью была злоязычная мадемуазель де Нант, дочь Людовика XIV и г-жи де Монтеспан. Как и г-жа де Монтеспан, она унаследовала остроумие Мортемаров. Мы уже говорили вкратце о поразительных песенках, которые она сочиняла; у нас еще будет повод вернуться к ней и к ее песенкам.

В то время, к которому мы подошли, герцогу Бурбонскому минул тридцать один год. Он был высоким и худым как щепка; тело у него было сутулым, словно у горбуна; ноги его были длинными и тощими, как у аиста; щеки впалыми, губы толстыми, а подбородок настолько причудливо заостренным, что, по словам герцогини, матери принца, можно было подумать, будто природа наделила его таким подбородком для того, чтобы было за что его ухватить.

Поскольку пословица гласит, что достаточно иметь одну болячку, чтобы подцепить другую, герцог Бурбонский, наружность которого, как мы видим, и без того была весьма уродливой, в результате несчастного случая заполучил новое уродство.