Рейд на Сан и Вислу

Можно и должно с такими хлопцами воевать и побеждать. Только думать надо хорошенько, заботиться о том, чтобы меньше терять в боях дорогих товарищей. Это — долг командира.

А комиссара?..

Его пока нет. И с заместителем по политчасти вопрос еще не решен. Годится ли для этой роли Солдатенко? Как люди его примут? На такую должность мало подбирать человека толкового, грамотного в военном и политическом отношении. Тут, кроме всех прочих качеств, необходимых командиру, требуется большая, широкая душа, чувство юмора, сердечность и вместе с тем несгибаемая воля…

Надо непременно еще понаблюдать за тем, как относятся бойцы к Солдатенко. Одно дело — личные впечатления и личные симпатии, другое — глаз и глас народа. Цымбал правильно раскусил Мыколу и правильно, мне кажется, «подает» его бойцам. Да и те вроде неплохо относятся к этому молчуну. Что немногословен он, это еще не порок для политработника. Политработа — не только в речах. Иногда одно слово, сказанное к месту и с душой, стоит самой блестящей речи. А главное — боевой опыт есть у Мыколы…»

И проезжая мимо третьего батальона, где издали, как дикий мак, на обочине дороги мелькал малиновый верх кубанки Цымбала, я кивнул ему:

— Андрей Калинович! Ты бы в пятом батальоне побывал. Народ там еще новый. Необстрелянный.

— Что? Командира надо? — с надеждой спросил он.

— Командира или комиссара… Там видно будет. Командиром у олевцев Платон Воронько.

— Я и сам приглядываюсь к этим олевцам.

— Ты им больше насчет традиций. А?..

Но Цымбал что–то не очень схватывает это мудреное слово и, растерянно хлопая глазами, молчит.

— Насчет Солдатенко… Как там, в Собычине. Ну, выговор и благодарность одним снарядом.

— Понятно. Будет сделано, товарищ командир…

К вечеру — привал в селе Глинном. В первый день прошли всего двадцать три километра. Гнать особенно нельзя, нужно дать людям и лошадям втянуться, ведь на следующий день опять марш.

В здешних местах наши разведчики и старшины бывали не раз, имели знакомых. Среди подводчиков оказалось немало свояков. Из Олевского отряда многие — здешние жители…

Олевцы разместились на крайней улице. Через час я подошел к хате, где вел свою «политработу» Цымбал. Видимо, он успел уже рассказать несколько случаев о Ковпаке и Рудневе. «Хорошо, конечно, но надо и о тех, кто поведет их завтра в бой…» И, словно догадываясь, комбат–пять Платон Воронько спросил у Цымбала:

— А что там за история была?.. С одним снарядом?

— Это где, на Припяти, что ли? — с деланным безразличием переопрашивает Цымбал.

— Да вроде там. Тут молва идет — поучительный случай. Интересно очевидца послушать.

Слушатели придвинулись поближе. Кто–то подправил огонек. Стало светлее. Цымбал откашлялся:

— Как было дело? Перебросили мою вторую роту в Аревичи из тех самых Мухоедов, где меня подбили на засаде у Черниговского шоссе. Забрались мы за Припять. По всему видать, решило командование дать тут отдых отряду с недельку. Подремонтироваться. Стали место для аэродрома искать. Нашли такую луговину — ровную, с твердым грунтом — возле села Тульговичи…

«Действительно, все так и было, как рассказывает Цымбал», — и память, подстегнутая этим рассказом, уже забегает вперед. Как только мы обосновались в Аревичах, я пустил разведчиков вдоль реки — до Чернобыля, за которым Припять впадает в Днепр. Словом, к «мокрому углу». Задача им была такая: «Пройдете сколько сможете. Обследуйте дорогу, а главное — как на реке? Не собирается ли противник навигацию начать? Ледоход только что кончился». Через пять дней конная разведка доложила по рации: «Прошли благополучно до верховьев. Все в порядке, кругом белорусские партизаны. Достигли реки Пины, а за нею канал начался. На канале — скопление барж и буксиров, есть и пароходы».

А Цымбал будто вторит моим мыслям:

— И в это самое время Гитлер или, как его там, Рейхебан, что ли… Ну, в общем, удумали немцы Днепровский бассейн с Вислой соединить. Украину с Восточной Пруссией водяной петлей связать. Через этот королевский канал, Днепровско–Бугский еще иначе он называется… И сразу слух из штаба пошел, что на том канале — двадцать шесть пароходов.

«Так и было, — вспоминаю я. — И тогда же по рации разведчикам отдали приказание: следовать дальше, вниз по реке».

— А приходит наша разведка и докладывает: возле Мозыря видели пять пароходов. Тут наш подполковник взъерепенился. Хотел второй раз до Мозыря разведку погнать, уточнить, куда остальные делись: было двадцать шесть штук, а осталось всего пять. Но как раз в тот момент дед с комиссаром к разведчикам зашли. Ковпак послушал–послушал и говорит: «Слухай, Петро, на що хлопцы будут зря ноги бить? Цэ ж тоби не океан». — «И даже не Азовское море или, скажем, Сиваши какие», — поддакнул комиссар. «А цэ ж всего–навсего речка». — «А речка всегда течет в одну сторону», — говорит комиссар. «Никуды они от нас не денутся, — решает дед. — Все судна–пароходы мимо проплывут. Вот мы на них тут и подывымось. Потопим, а потом уже и посчитаем».

Подождав, пока в огонь подбросили новую порцию лучины, Цымбал продолжал: