Рейд на Сан и Вислу

Уже рассвело, когда почти весь наш обоз, втянувшись в большое село, размещался по квартирам. В штабе разбирали трофеи, допрашивали пленных. Роберт Кляйн удивлял бандеровцев быстрым переходом с русской речи на немецкую. Только украинская у него не получалась.

Конечно, от стрельбы и взрывов гранат, без чего не обошлась ликвидация кулацкой верхушки куреня, много мобилизованных мужиков и парней, которых здесь звали «парубчиками», успело «з переляку» разбежаться. Истые полещуки, знающие каждую лесную тропу, они исчезли из села, как мыши из загоревшейся скирды.

Некоторые, побродив по лесу час–другой и пронюхав, кто мы и откуда, по одному, по двое стали возвращаться. Они осторожно выходили на опушку и оттуда помахивали нам шапками, надетыми на винтовки или жерди.

Но большая часть мобилизованных сдалась еще ночью и без единого выстрела. При этом многие действительно заявили о своем желании присоединиться к нашему отряду. Такое пополнение было, конечно, не шибко надежным. И, посоветовавшись с замполитом, с комбатами, мы решили взять к себе лишь несколько наиболее бойких ребят. Остальных же распустили по домам, а из особенно настойчивых организовали местный партизанский отряд под командованием того самого Васыля, за которого просила Давида молодайка.

Бакрадзе сам подвел его к жене.

— Ну вот, получай своего Васыля в целости и сохранности.

— Ой, спасыби ж вам, пане–товарищу, — начала она кланяться, пытаясь по здешнему обычаю поцеловать Давиду руку.

— Нэ, бабочка, так у нас не делают. Руку только отцу–матери целуют. Больше никому. А если уж я так тебе угодил — в щеку или в губы целуй… Если твой Васыль ничего не имеет против.

Молодайка вопросительно взглянула на мужа. Тот сказал степенно, рассудительно:

— Чого ж, Марыно, раз у них такой обычай… нам же з ними теперь разом совецьку жизнь строить.

Молодица подошла жеманно к Давиду и, зардевшись, остановилась.

— Не достанешь, дарагая? Ну, для такого случая я и нагнуться могу.

Она расцеловала грузина в обе щеки и отошла к мужу…

В числе захваченных нами трофеев оказалось несколько пулеметов. Не будь случайной встречи с молодой Васылихой и ее свекром, нам бы не миновать боя с куркульской верхушкой, старавшейся втянуть простой народ Полесья в свою антисоветскую авантюру.

Трофеи вообще были приличными: кроме пулеметов, около двухсот винтовок, телефонные аппараты, два склада с продовольствием и даже обмундирование. Были и карты, и штабная переписка. Две пишущие машинки с украинским шрифтом и одна с латинским. И почему–то штук пять швейных машин: одна ручная, остальные с ножными станками.

— Тоже, видать, хозчасть ладились завести, как в настоящем полку, — шутил кто–то из партизан.

Среди бумаг, захваченных в штабе куреня, одна обратила на себя особое внимание. Это был приказ бандеровского «главкома» Клыма Савура о том, что в связи с выходом советских войск на территорию Западной Украины вся эта территория делится на четыре «военных округа», во главе которых будут стоять «генералы» и «полковники «. Видимо, Кукурики и прилегающий к ним район входили в Полесский округ. Командовал им «полковник» Гончаренко, проводивший здесь насильственную мобилизацию мужского населения.

— Кроме куреня, который просуществовал всего несколько дней в Кукуриках, никаких других крупных формирований севернее Ковеля мы не встречаем, — докладывал подполковник Жмуркин. Он пришел вместе с Робертом Кляйном и держал в руках вороха бумаг.

— А вы что, проехались в Ковель? Туда и обратно? — спросил я.

Тот посмотрел на меня как ошарашенный.

— Нет. По агентурным данным.

— По агентурным данным и здесь все было пусто. А если бы не случай…

— Я могу проехать в Ковель и обратно, — сказал Роберт Кляйн.

— Успеется. Для вас найдется дело посерьезнее.

Жмуркин продолжал:

— Тут говорится об организации школы командного состава под названием «Лисовы чёрты». Но численности и места дислокации этих «лесных чертей» в документах нет.

— Это интересно. Вот сюда и нацельте всю свою агентуру. Это стоящая штучка. Что еще?

— «Инструкция», приложенная к приказу. Подписана этим самым Гончаренко.