Рейд на Сан и Вислу

— Ну, кажется, кончилась наша привольная жизнь: вышли из партизанского края! — крикнул Брайко, на ходу огрев коня плетью.

Да, «край дядей» остался позади. В колонне постепенно смолкали выкрики, понукания коней, перебранка ездовых. Народ почувствовал перемену обстановки.

Уже давно рассвело. Старшины и командиры взводов вопросительно поглядывали на старших начальников: скоро ли стоянка? Но мы решили продолжать движение днем. Вряд ли взаимодействие бандеровцев с фашистами отрегулировалось настолько, чтобы любая банда могла вызвать авиацию. Да и погода…

Оттепель сменялась снегопадом. Я пристроился к проходившей роте за чьими–то тщательно увязанными санями. Движение стало ровным, спокойным. Отдав поводья, я секундами забываюсь, подремываю после бессонной ночи. На санях о чем–то бубнят. Двое партизан, закутанные в немецкие плащ–палатки, ведут, видимо, давно начавшийся неторопливый разговор. Ездовой спрыгивает, на ходу поправляет сползающую упряжку у левой пристяжной и с досадой обращается к седокам:

— Хватит вам, товарищи, душу мотать… Что станется да как обернется… Будет то, что надо, и нечего наперед загадывать…

В этом свежем и довольно громком голосе что–то привлекло мое внимание. Я прислушался повнимательнее. Речь, видимо, шла о предстоящих трудностях, о поставленной соединению задаче и ее выполнении. Ездовой продолжал:

— Ведь и мы сейчас не те, что были, а обученные. И позаботились о нас — дай бог на пасху. Вот ведь какой обоз отгрохали. На патронах сижу как на печке. Экономить не придется. И вооружения тоже подходящие. Политрук намедни рассказывал: киевские рабочие с дорогой душой пушки передали нам. А почему? Поднимает народ, что мы — сила.

— Сила, сила… Вот дадут этой силе, как под Делятином.

— Ну, это пускай командиры маракуют.

— Да пока вроде ведут правильно. Вперед, на запад. Только куда выведут?..

— Эх вы… Как новенькие!

— Ты меня в новички не определяй. Новички половины не понимают из того, что вокруг происходит, а мы — сами с усами. Да и не к тому вопросы обсуждаем, что поджилки у нас трясутся. Просто прикидываем, как бы все ладнее впредь было. Вот и с комиссаром тоже неясно. И чего только Мыколу в этой должности не утверждают — самый он для нас подходящий…

— Много ты понимаешь — подходящий. Да и нельзя комиссарское положение считать должностью. Это, брат, повыше, чем должность. Тебе абы назначение было на бумажке, а люди и без того к Мыколе со всеми своими душевными болячками, как к доктору, идут. И правильно делают! Мне вот лично плевать, что ты в немецком мундире, как сизый ворон. Во что тебя ни одень, все равно ты мне друг.

— Так я и коммунист к тому же…

— А я об чем же? Так и с Мыколой тоже… Кто наградные составлять будет, это нам пока не известно, а кто с нами в самые трудные бои полезет — дело ясное.

— Будет вам, стратеги! — Ездовой снова соскочил с саней и, обернувшись, добавил свистящим шепотом: — Командир за санями — его конь. Раскаркались, как вороны перед дождем…

Потом взглянул на меня и заговорил, будто извиняясь за своих товарищей:

— Дела–а! Каждому глазами вперед охота ходить, товарищ командир. Вы уж не обижайтесь.

— А чего мне обижаться? — весело ответил я. — Хуже было бы, если бы ни о чем не думали.

И пустил коня вскачь, обгоняя вереницу саней. На каждых из них сидел маленький боевой коллектив в три — пять человек. И каждый думал свою думу — пусть пока маленькую, но свою. А из всего этого складывалось то, о чем я так беспокоился все эти дни, — морально–политическое состояние нашего соединения.

Поравнялся с санями, на которых из–под тулупа торчали длинные ноги Мыколы, Солдатенко не вмещался в небольших полесских розвальнях.

— Ты бы заказал себе кошеву по росту, — пошутил я, соскочив с коня.

— Успеется.

Мыкола потянулся и легко сел, спустив ноги через плетеный борт. Я примостился рядом с ним и рассказал о невольно подслушанном разговоре.

— Еще и не такое говорят, — сказал Мыкола неопределенно и засмеялся.

— Ты чего?

— Да так. А вот насчет политработы на марше — цэ дило треба разжуваты. Та що, дает мне командир помощника по комсомолу?

— Бери Мишу Андросова.

Мыкола поскреб затылок.

— Тут еще дивчина одна есть. Надя Цыганко. Да вот…

— Чего?

— В кавалерию ей захотелось. А комсомолка хорошая.

Начавшаяся впереди перестрелка помешала закончить разговор. Я опять вскочил на коня, а замполит прямо по снежному полю зашагал к боковому походному охранению.

Проскакав вперед с полкилометра, оглянулся. Издали Мыкола походил на журавля — высокий, худой и молчаливый.

* * *

Чем дальше мы уходили от Стохода на запад, тем чаще вспыхивала перестрелка. А в селе Меньцы пришлось дать уже бой. Был он скоротечен, как летняя гроза. Колонна пошла дальше, не останавливаясь. Но комбаты — Кульбака, Брайко, Токарь, Сердюк, — подъезжая время от времени к штабу, докладывали о различных мелких стычках.

— Твои впечатления? — спросил я Войцеховича.

— Впечатления путаные. Что–то вроде перебранки на расстоянии. Противник трусливый. Боится ближнего боя. Но если так будет продолжаться и дальше, движение наше вперед притормозится.