Рейд на Сан и Вислу

В двадцать три часа пятьдесят пять минут со стороны Польши послышался шум поезда. Эшелон шел довольно быстро. Оставались последние секунды до взрыва. Я впился взглядом в циферблат часов, физически ощущая, как справа лежат не шевелясь роты Кульбаки. И сразу, как только вспыхнуло багровое пламя и воздух сотрясся от десятка килограммов тола, поднявших паровоз на дыбы, шквальный ружейно–пулеметный огонь обрушился на врага. Глухо забухали бронебойки.

— Добивают. Как кабана. Правильно, Кульбака! Выпусти ему кишки! — закричал в восторге Войцехович, на миг превратившийся из методичного, спокойного начштаба в лихого забияку.

Было слышно, как из пробитого паровозного котла со свистом и шипением вырывался пар. Шум и стрельба усилились.

— Высоко бьешь, — засмеялся Вася, когда над головой раздался знакомый посвист пуль.

С Войцеховичем творилось что–то удивительное. «Не к добру развеселился начштаба», — как–то невольно подумал я.

Минут через десять после начала боя на переезд примчался второй связной от заслона.

— Где командир?

— Ну, что там? Докладывай!

— Подбили!.. Паровоз и два вагона на боку. Остальные сошли с рельсов.

— С чем эшелон?

— Командир роты приказал доложить… эшелон с рогатым скотом.

— Охрана есть?

— Да, вроде. Отстреливаются.

— Паровоз видел?

— Своими глазами — под откосом. Вон он, как туша. Но близко подойти нельзя, двух наших ошпарило трошки.

— Вагоны видел?

— Да, вроде бачив, — немного замявшись, отвечает связной.

— Тоже своими глазами?

— Так точно, товарищ командир!

Длинная очередь прижимает нас к земле. Отползаем к будке. На переезде барахтается раненая лошадь.

Через две минуты переезд очищен и движение возобновляется.

— Вагонов много?

— Так кто ж их считал! Может, десять, а может, и пятнадцать. С окнами…

— С какими окнами?

— Да вроде из зеркального стекла. Двойные рамы.

— Что за чертовщина? Какие же зеркальные стекла в товарных вагонах?

Связной топчется, жмется:

— Так вагоны–то классные, товарищ командир.

— А ты говоришь, эшелон с рогатым скотом. Что ж они, быков в плацкартных возят, что ли?!

— Так приказано доложить начальником заслона. И еще добавил товарищ Кульбака: скажи, мол, что ревут быки…

— Вагоны классные, значит, с пассажирами. Надо срочно выяснить — просто с пассажирами или с войсками, — перебил связного Вася.

— Какие уж тут «просто пассажиры»! Пассажир тебя очередью полоснул, что ли? Ясно — с войсками. Да еще с отборными. Беги, связной, вперед, передай приказ командиру роты: охрану перебить, а скот — захватить!

Связной исчезает во мраке ночи.

Понимая, что самое важное в данный момент — дать возможность колонне проскочить через переезд, на который все чаще и чаще залетают шальные пули, подаю команду:

— Ускорить движение!

Сразу замелькали, размахивая нагайками, маяки. Ездовые нахлестывали коней, на рысях проскакивая открытое место. Чутко прислушиваясь к хлопкам выстрелов с заставы, кони сами рвались вперед. Моментами вспыхивал шквальный огонь: противник очухался. Кульбака, не шибко инициативный, но исполнительный, через десять минут поднял роту в атаку.

Бойцы с ходу ворвались в первые вагоны. Там, видимо от толчка при крушении, было много раненых и контуженых. Они почти не оказали сопротивления. Захлопали редкие выстрелы из пистолетов. Это офицеры, не пожелавшие сдаться в плен, кончали расчеты с жизнью.

Небольшая пауза — и вдруг опять шквал огня с середины эшелона. На переезде невозможно устоять. Сдержав под уздцы упряжку очередных саней, переждали. Огонь стих.

— Похоже, что били легкие пулеметы, — говорит начштаба. — Теперь меняют диски.

И сразу «ура»!.. И опять шквал огня. Разрывы нескольких гранат… Наших или фашистских? Похоже, наших.

И снова тишина.

Атака партизанской роты явно захлебнулась.

— Как бы не смяли ее — уж очень дружно гитлеровцы контратаковали, — забеспокоился начштаба. — Огонек у них что–то силен. Не стал бы Кульбака отходить.

Но рота, слышно, залегла вдоль полотна железной дороги.

Еще через несколько минут, сопровождаемые конвоем, на переезде появились первые пленные.

— Роберта Кляйна сюда!

Кляйн не заставляет ждать себя — он уже здесь. Ему помогает Вальтер из группы Жмуркина — немецкий коммунист–коминтерновец.

— Аус дем фатерлянд, — бормочет здоровенный верзила.

— Танкист? — спросил по–немецки Роберт. — Дивизия?

— Четвертая армия, — быстро ответил долговязый обер–лейтенант, щелкнув каблуками.

Через несколько минут Кляйн, допросив трех — четырех пленных, выяснил, что эшелон из двенадцати вагонов вез фашистских офицеров–отпускников.

— За отличия на Восточном фронте они получили внеочередные отпуска, отбыли их и возвращались «аус дем фатерлянд», — закончил Кляйн.

— Да, лакомый кусок сала! — притаптывая снег сапогом, почесал затылок Шумейко. — Эх, жаль, мой батальон еще не подтянулся.

— Гони в батальон, да уши не развешивай: противник серьезный. Это не какие–нибудь вояки с Горыни да Стохода. Действуй!

— Есть, приказ голов не вешать, а глядеть вперед! — Шумейко сорвался в галоп навстречу своему батальону.