Рейд на Сан и Вислу

Нам передали первые пушки, отремонтированные в полуразрушенных цехах. Две дивизионные и батарею сорокапятимиллиметровых.

Сразу же после митинга меня попросили зайти в дирекцию.

— Вы будете командир партизанский? По имени–отчеству Петро Петрович? Вас спрашивали из ЦК. Просили позвонить вот по этому номеру. Срочно…

Набрал номер. Назвал фамилию.

— Одну минуточку. Соединяю!

И я услышал знакомый голос товарища Демьяна:

— Как с артиллерией?.. Все в порядке? Не обижает рабочий класс?.. Вот видите. Это же наша опора… Первая пушка из ремонта? Знаем, знаем. Когда думаете отбывать?.. Завтра? Ну что ж, хорошо… Тогда так — сразу с завода приезжайте в ЦК, ко мне… Никаких особых дел нет, никаких бумаг захватывать не надо. Но попрощаться, пожелать сил, удачи могу я или нет? Сам ведь тоже в некотором роде ваш партизан…

Через час я был у Демьяна Сергеевича Коротченко. Секретарь ЦК неторопливо расспросил о подготовке к рейду. Из разговора было ясно, что в ЦК знали о встрече с арсенальцами и одобрили ее.

— Надо было поподробнее выступить… на митинге–то. Рассказать об отряде, о партизанах. Поддержать дух рабочих. Ну ладно, мы попросим сделать это товарища Ковпака. Он теперь посвободнее будет. Значит, завтра? — Демьян Сергеевич прошелся по кабинету и, приблизясь к окну, взглянул в сторону бульвара Шевченко, где за горбатой тополевой полосой угадывалось шоссе на запад. — Что же вам сказать на прощание?.. Берегите традиции, развивайте, умножайте их. И никогда не стойте на месте. Помните, старики свое уже отвоевали. Они нужны партии здесь для восстановительной работы. А у вас в соединении выросла прекрасная молодежь. Да и вы сами молодой коммунист. Мы верим вам и вот поручили командовать партизанами… Как сами чувствуете? Справитесь? Я не требую сейчас ответа. Слова — это что? Вы продумайте этот вопрос для самого себя. И не отрывайтесь от коллектива. Коллектив у вас замечательный! Это он создал Ковпака. И Руднев — партийный организатор — тоже создан тем же коллективом…

Демьян Сергеевич говорил неторопливо, с задушевностью. За окном пролетали снежинки. Черная аллея тополей на горбатом бульваре Шевченко манила вдаль.

— Ну, как говорят, ни пуха вам, ни пера. — Демьян Сергеевич уже поднял правую руку, чтобы крепко ударить мне по ладони, но остановился. — Что бы вам подарить на память?

Подошел к шкафу, где ровными рядами выстроились книги: Маркс, Энгельс, Ленин, энциклопедия, разноцветный ряд художественной литературы. Раскрыл одну дверцу и легким движением провел по корешкам, на которых было вытиснено имя великого вождя.

— Вот. Возьмите, пожалуй, эту, почитайте. Это наш источник мудрости и вдохновения… Обязательно почитайте, когда будет время между боями. Полезно… И может помочь во многих затруднениях, которые встретятся на вашем пути.

Я посмотрел на книгу. Это был десятый том сочинений Ленина довоенного издания. Показалось странным, почему именно десятый… Решив, что выбор случаен, я поблагодарил товарища Коротченко и задал ему какой–то вопрос, не то об оружии, не то об оформлении партийных документов на вновь вступающих в партию.

Демьян Сергеевич внимательно посмотрел мне в глаза. Не отвечая на вопрос, взял ручку и написал на титульном листе своего подарка: «Многому можно научиться и многое правильно понять партизану, читая эту книгу».

— Понятно? — спросил он. — Она может помочь в трудной обстановке принять правильное решение.

Через несколько минут мы попрощались.

Остались считанные часы до отъезда. Надо было торопиться. На рассвете — начало похода. Артиллерия, отремонтированная арсенальцами, уже была перетащена во двор штаба, около нее возились пушкари. Шоферы автотягачей — солдаты фронтовой автомобильной базы — налаживали крепление.

Вечер и часть ночи прошли в последних хлопотах и прощании с семьей.

3

Марш из Киева был назначен на двадцать восьмое декабря. На рассвете к четырнадцати грузовикам собрались оригинальные пассажиры: в советском и немецком военном обмундировании, в штатских пальто и телогрейках, в сапогах и обмотках, шапках–ушанках и папахах, в кепках и шляпах; совершенно здоровые лесовики и еще бледные после госпитального режима люди. Веселые и шумливые, как грачи весной, хлопцы громоздились на машины поверх ящиков с минами и снарядами, устраивались там надолго и всерьез. Не обошлось и без «зайцев». Перед самым отбытием автоколонны ко мне подошел лейтенант Кожушенко — рябой, черноглазый, шустрый и хитрый украинец:

— Товарищ командир, тут меж ящиками нашли какого–то… Говорит, черниговский, из какой–то Крючковки или Криковки.

— Что же он там делал?

— А бис его знает.

— Где он?

— Вон стоит, в валенках и в кепке.

Мне было не до «зайцев», но надо выполнять службу, и я сказал строго, для порядка:

— Давай его сюда.

Кожушенко подозвал парня. Выше среднего роста, молодой, белобрысый, со смущенным, но плутоватым лицом, в брюках, натянутых поверх валенок с самодельными калошами из камер немецких грузовиков, в ватном, явно с чужого плеча пальто и маленькой, почти детской кепочке на голове.

— Фамилия?

— Сокол Николай.