Рейх. Воспоминания о немецком плене, 1942–1945

Недолго мы топтались по лесным тропам и полянам. Посовещались, поспорили и решили идти всем скопом в Ганау. Пришли и убедились, что поступили правильно. Города больше нет, он полностью уничтожен и лежит во прахе или, как говорят немцы, im Schutt und Asche gelescht[971].

Ганау сейчас выглядит хуже, чем Чуфут-Кале или Мангуп-Кале[972]. Там хоть есть глубокие борозды дорог, ведущие из крепости и в крепость. Здесь же вся территория города засыпана равномерным слоем мусора, обломков зданий. Совершенно невозможно определить, где тут проходила улица, а где стояли дома. Среди этой мертвой равнины редко можно заметить чудом уцелевшую колонну или часть обрушившейся стены. Словом, по милости американского бога войны (у них в этой роли подвизается авиация, а у нас артиллерия) город стал образцовым покойником. Да будет земля тебе пухом, моя разлюбезная Ганава-Канава, место моего злосчастного экзиля! Requiescat in pace![973]

Помню, кто-то из наших пленяг сказал однажды немцу, расхваливавшему прелести родного города: «Тоди твий штадт шен и гут, колы вин капут!»[974] Сколько правды, сколько подлинного эстетического чувства в этих словах. Не знаю, как другие, но я люблю мертвые города Райша.

Мертвые города хороши еще и в том отношении, что в них, как правило, отсутствуют власти. Да и зачем они там, где нет живых людей и где все дома сровнены с землей? Нет никаких властей и в Ганау. Бецирксляйтер со своей свитой, гештапо, полиция, бургомистр, прочие административные и судебные учреждения выехали за пределы Ганау. Они обосновались в окрестных поселках и оттуда вершат судьбами округа. Ни один рогатый шупо даже и не заглядывает на развалины города, потому что здесь нечего делать.

Жителей в Ганау почти что не осталось совсем. Редко-редко откуда-то из-под земли осторожно выползает немец и, пробежав два-три десятка шагов, скроется в соседней норе. Это местные троглодиты. Неудобства вольной жизни они предпочитают всем благам современной цивилизации, высшим выражением которой являются, как известно, такие организации, как SS и SD.

Мы тоже разбрелись по подвалам, предварительно расчистив и замаскировав входы и выходы. При этом пришлось вытащить и схоронить десятка два немецких трупов. Главные преимущества подземной жизни — полная свобода и обилие пищи. Дело в том, что в немецких подвалах мы нашли quantum satis[975] картофеля и овощей. Кроме того, ребята обнаружили в немалом количестве консервы, колбасы, ветчины и прочую снедь. Словом, пищей мы сейчас обеспечены.

Немцы-троглодиты утверждают, что во время бомбежки 19 марта погибло 14 тысяч ганаусцев. Они все задохнулись в подвалах, ибо входы и выходы из них были засыпаны мусором и обломками обрушившихся домов.

14 тысяч — это немалая цифра. По официальным данным до войны в Ганау было около 40 000 жителей. Перед последней бомбежкой в городе оставалось приблизительно 25 000 тысяч (7 погибло, 8 тысяч эвакуировалось в «безопасные места»). Сейчас в Ганау не более 5–6 сотен немцев, ведущих такой же троглодитский образ жизни, как и мы.

Кстати, о бомбежке 19 марта: вчера ребята принесли мне американскую листовку на немецком языке. Вот ее содержание: «После объявления Франкфурта-на-Майне зоной смерти оставшееся в городе немногочисленное население с ужасом ожидало исполнения приказа генерала Эйзенхауэра.

Ночью они услышали шум авиамоторов. В воздухе появилось свыше 1000 „Летающих крепостей“[976]. Однако самолеты пролетели над Франкфуртом и сбросили бомбы на Ганау».

Джебосы (Jabos) летают круглосуточно. Мы к ним привыкли, как к необходимому атрибуту жизни. Они непрерывно сбрасывают бомбы на казармы, аэродромы, склады, мосты и другие военно-стратегические объекты.

Слухи: занят Дармштадт[977]. Скоро будут здесь.

Ходят слухи, что занят Ашаффенбург. Значит, нас обошли. Американцы уже на том берегу Майны. Сейчас идут бои за переправу. Руины города усиленно обстреливаются, так как немцы используют их в качестве оборонительных рубежей, артиллерийских позиций.

Артиллерийская канонада не прекращается. Опасно высунуть нос из подвала. Впрочем, русаку на все ровным счетом наплевать. Не успеешь оглянуться, а он где-нибудь уже разжег костер и варит картошку. Немного поодаль другой русак поджаривает на огоньке ветчину. Подходят немецкие солдаты-фронтовики:

— Прячьтесь! Увидят эсдэковцы, устроят на вас облаву. Тогда вам конец. Лучше хорошенько спрячьтесь. Мы сами рады были бы забраться в какой-нибудь ферштек, да нельзя. Приказ есть приказ. Приходится тянуть лямку.

Однако слова не действуют на наших ребят. Они продолжают бегать по руинам, разводить костры, шакалить.

Ночью канонада немного стихла. Фольксштурмовец сказал:

— Американцы были уже здесь, но мы их прогнали.

Видно, ами[978] — неважные вояки. Немцы располагают здесь очень скудными силами. В основном это фольксштурмовцы. Воевать они не хотят и ждут лишь момента, чтобы спрятаться. Американцы же вдесятеро сильнее. Но они пасуют, как только почувствуют малейшее сопротивление со стороны немцев.

Рано утром 26 марта нас разбудил сильный крик: