Рейх. Воспоминания о немецком плене, 1942–1945

— Да, ребята, сейчас у нас в армии совсем не то, что было в 41‐м и 42‐м годах. Вы помните, какой тогда кругом был беспорядок. Теперь и следа от него не осталось. В настоящее время в армии все хорошо благоустроено, всюду порядок, нет недостатка ни в чем. Оружия и материалов сколько хочешь, танков и самолетов хватает, жратвой обеспечены по макушку. Да, братцы, сейчас наш солдат питается от пуза. Поверите ли, американских консервов всяких сортов столько, что девать некуда. А артиллерия наша?! В целом свете ничто не может с ней сравниться. Недаром говорится, что артиллерия — наш бог войны. А самое главное — сейчас в армии настроение хорошее, дух приподнятый. Про драп-то давно уже все забыли, и каждый теперь думает только о победе. Ну, словом сказать, все идет мирово.

Долго еще рассказывал Петров. Потом полились вопросы. Их набралось на целый короб. Солнце уже пряталось за верхушки леса, а мы не расходились.

— Ну а скажи-ка, браток, — спросил напоследок Иванин, — как там все ж таки в тылу, ладно ли?

— Ребята, которые побывали в этом году в тылу, сказывают, что хорошо и там. А ты думаешь почему? Да потому хорошо, что сейчас у нас всем командует Рузвельт[893]

.

— Ну знаете ли, Петров, не пристало вам болтать такую чепуху. До сих пор все было правдиво, содержательно и интересно в вашем рассказе, а вот этим последним замечанием вы испортили всю обедню. Поймите, что ни Рузвельт, ни иной какой-либо буржуазный деятель никогда не будет командовать Россией. Советую вам не говорить о том, в чем вы не разбираетесь.

— А я считаю, — вмешался один из самых твердолобых наших американофилов, — что Петров сказал правду. Америка сильна, мощна. И, уж конечно, ни Гитлеру, ни Сталину не совладать с Рузвельтом.

В нашем лагере довольно сильная партия проамерикански настроенных пленяг. Это преимущественно крестьяне украинского происхождения. Их всех объединяет ненависть к колхозному строю. Раньше они верили, что немцы свершат их мечты, распустят колхозы. Сейчас, когда нет никаких сомнений в близящемся крахе Райша, все свои чаяния они перенесли на американцев. Проамерикански настроенные пленяги убеждены, что Сталин в конце концов капитулирует перед Рузвельтом. «После войны, — говорят наиболее упорные сторонники этой партии, — в России не будет так, как было. Все переменится, колхозы распустят».

Спорили до хрипоты.

В «Deutsche Allgemeine Zeitung» помещена статья — очерк о разрушении Смоленска отступающими немецкими войсками. Автор захлебывается от восторга, исходит слюной упоения, описывая (довольно картинно) систему и методы работы Vernichtungskommando[894].

«В Смоленске, — пишет DAZ, — взорваны и сожжены все каменные и деревянные, все большие и малые здания. Не тронуты только городской собор и одна больница. Когда русские войдут в город, они не найдут там ни одного дома, где можно было бы укрыться от дождя и холода. Слава нашим Vernichtungskommando!»

Vernichtungswerk[895]

драпающих немцев показывают и в кино. Там он выставляется как Musterarbeit[896], как героический подвиг немецких солдат и офицеров. Слышал это от Августа и от других немцев, видевших недавно документальные фильмы о разрушении советских городов.

[Далее два листа отсутствуют.]

Первый раз бил меня не немец, а татарин Джалиль. Фрицы назначили его начальником полиции. Когда после неудачного побега меня привели к ортскомманданту[897], Джалиль несколько раз ударил меня. Он был зол за то, что в октябре 1941 года я арестовал его как дезертира. В общей суматохе драпа ему удалось тогда ускользнуть от заслуженной кары. Джалиль перебежал к немцам, стал у них первым холуем и блюдолизом.

Этот самый Джалиль и привел меня к зуйскому ортскомманданту[898]. Сей высокий начальник похвалил татарина за усердие и приказал отправить беглеца не в лагерь для военнопленных, а в камеру для заложников.

Нас было ровно пятьдесят. Эту кругленькую цифру установило командование вермахта. Текст широко обнародованного приказа: «За каждого убитого партизанами немецкого офицера расстреливать 50 русских». Солдатская жизнь значительно дешевле офицерской, а посему вышереченный приказ обязывал военные власти расстреливать 10 русских за каждого убитого партизанами рядового. Чтобы всегда иметь под рукой соответствующий контингент, ортскоммандант и решил посадить в камеру для заложников ровно 50 наиболее опасных и подозрительных лиц из числа военнопленных и выловленных партизан.

Заложник едва ли чем-нибудь отличается от смертника. Их судьбы, их переживания во всем подобны. Любой шорох за дверью заставляет их вздрагивать, потому что каждую минуту они ждут прихода палача.