Река жизни

– Да что он, рёхнулся, что ли? Ещё месяц тому назад он сам просил меня соединиться с семьёй. Я просто тебе не говорила, чтобы не волновать. А сама долго думала, как поступить! Понимаешь, он слаб и беззащитен, если его сейчас не приму, то он пропадёт: сопьётся.

Я молчал, а мама продолжала: «Сынок, есть такие люди, которые всегда кажутся безобидными, хотя и знаешь, что они эгоистичны и жестоки. Создаётся впечатление, что они невинны, хотя и случается быть свидетелем их мерзких поступков. Но, когда человек любит, а я люблю твоего отца, то готов всё простить любимому, чтоб только оставаться рядом с ним и видеть его ежедневно. Я знаю, тебе кажется, что я без меры доверчива и глупа и могу быть обманута кем угодно. Нет! Просто я хочу помочь твоему отцу. Ты меня поймешь когда-нибудь». С этими словами она всепрощающе посмотрела на меня, надеясь на понимание и согласие. Я же думал о том, как люди безалаберны из-за своих пороков, из-за полного безволия, находясь во власти любви.

Было, попытался готовиться к зачётам, но мысли упрямо не хотели проникать в память. Бесполезно читая конспекты лекций, медленно, не дождавшись приезда отца, заснул.

Проснулся от того, что мать в какой-то довольной, но несколько пугливой спешке будила меня:

– Отец приехал!

Мгновенно вскочил и, улыбаясь, пошёл навстречу отцу. В тот вечер мы долго сидели единой семьёй за столом. Не припомню, чтобы мы были когда-нибудь так счастливы.

Обычно, когда отец переезжал к нам жить, то более месяца он у нас не задерживался. Когда я был маленький, почему-то винил мать и меньше обращал внимание на недостатки отца. Теперь, повзрослев, стал многое понимать: дело не в матери. Дня не проходило, чтобы к вечеру, к концу рабочего дня он не был пьян. Моя мать всегда его защищала – мол, у него такая сложная работа: едут из сёл руководители хозяйств и все с могарычём – вот и спаивают честного человека. Нет, мать не плакала, она, молча в себе, переносила это горе, отроду не видевшая ничего, кроме недоли. А сейчас я сидел за столом и ловил себя на мысли: неужели всё наладится, и мы будем счастливо, беззаботно жить!

Перевалило за полночь, но никто не хотел спать. На ночь отец устроился на полу, рядом с кроватью матери. На пол мать положила теплое одеяло, в изголовье фуфайку, укрыв отца каким-то покрывалом.

За это время нашей счастливой, но короткой совместной жизни отца назначили заместителем начальника краевого управления сельхозхимии. Новая работа полностью его захватила и в то же время потащила в какой-то омут. Участились выпивки на работе, в кругу сомнительных друзей и женщин. Мать ужасали те перемены, которые с ним происходили, но сил с этим бороться у неё не хватало. Она считала, что он, при всей жестокости к ней, порядочен, честен, поэтому никогда его не контролировала, давала полную свободу действий и выбора.

Он признавал, что он не прав, но совесть в нём не просыпалась, как того желала мама. Вскоре он переехал жить на дачу. Я наведывался к нему часто: идти туда нужно было пешком по мосту через Кубань, а потом по берегу километров пять. Не всегда отец пускал меня в дачный дом. Из раскрытых окон, которых всё лето вываливался папиросный дым, весёлый шум мужских и женских голосов. Правда, когда я приходил к нему, он убеждал меня взять деньги или кусок мяса. Я же никогда не отказывался, хотя знал, что мама будет злиться и ругаться. Он всегда спешил быстро отделаться от меня: не терпелось возвратиться в захмелевшую компанию. Я уходил с досадным огорчением, что нет у него никогда времени поговорить со мной задушевно, по-отцовски: спросить об учёбе, о матери, о моих увлечениях. К моей жизни он никогда не проявлял интереса.

Наступила осень. Возобновились занятия в институте, и я всё реже и реже стал к нему приходить на дачу. После бабьего лета зачастили дожди, ночью стало подмораживать, в один из вечеров по грязной дороге я отправился на дачу. Сердце-то болит, как отец? Смотрю, замок, нахожу сторожа, и узнаю, что мой отец уже месяц здесь не появляется. Последний раз, мол, видел его с молодой красивой женщиной, на служебной «Волге». Матери ничего не сказал, но она вскоре сама запретила мне ходить к отцу. Они с сестрой между собой начали говорить о нем презрительно, вскользь, намекая на распутство. Чуть не каждый месяц женится, да разженивается!

В тревогах: в холоде, да и в голоде прошла зима. По весне у мамы обострились раны, полученные на войне. Чтобы поддержать семью, я стал ходить подрабатывать вечерами на стеклотарном заводе, укладывал в вагоны многолитровые банки. Уже, будучи на третьем курсе института, я попросил у матери разрешения сходить к отцу на работу, одолжить денег на её лечение. «Не унижайся, – твердила она неоднократно, – вот окончишь институт, и заживём мы тогда с тобой богато!» Я не спорил, боялся её обидеть. Что греха таить, отца видеть хотелось. И помог случай!

По весне неожиданно узнаю, что в нашу футбольную команду «Кубань», которая первый год участвовала в высшей лиге, приглашён играть мой двоюродный брат. Я стал посещать все футбольные матчи с его участием.