Рекламный ролик

Коза уложила Грине на колени рогатую голову с клочковатой седой бороденкой: запахи близкого медведя измучили животное. Сотрясающая ее дрожь особенно заметна на вымени. На покрытых струпьями сосках копошатся муравьи, капли молока сочатся одна за другой на траву.

— Сцедишь, может, Гринь?.. — пытается Костя хоть чем-то занять рабочего. Гриня тупо молчит, окаменел черным силуэтом на фоне костра. Потом вяло, словно нехотя, поднимается и бережно обмывает больное вымя тряпицей, смачивая ее в растворе марганцовки.

В то время, как козу больно тягает за соски Гриня, она с потаенным упреком косит почему-то на Константина. И чего, спрашивается, косит? Кружку долгожданного пахучего молока Костя выпил без аппетита…

Гриня нацедил вторую кружку до краев, но не выпил, а исчез с ней в темноте.

— Охладить поставил?

— Аха, холодненьхохо Олех Палчу на утро…

Изумленный Костя потерял дар речи. Обреченно махнул рукой на угодливого служку — поделом тебе, балда! — и пошел спать.

Однако сразу заснуть не смог — долго ворочался на шишках, не убранных впопыхах из-под днища палатки. Его шестимесячный сынок Лешка сегодня чуть не остался без отца… По ночам Лешка горланит, пока отец не переложит его к себе на живот. Разомлев на папкином животе, Лешка доверчиво писает, оба с папкой счастливо урчат и, наконец, снова засыпают.

Можно, конечно, обвинять Гарькавого в злобе и жестокости… Если судьба человека только в его собственных руках — можно…

Мертвецки пьяный Гарькавый младенчески разметался поперек палатки и храпит в самое ухо. Гриня, друг сердечный, успел уже и полотенце снять и руки ему освободить от ремней.

Костя приподнял волглый полог палатки: как он там, Гринюха? Досадует Костя, что не сумел «расколоть» Гриню, заманить в союзники против Гарькавого. Еще на ружье из-за него кинулся — свинья неблагодарная…

Гриня грел руки в густой шерсти козы. Обморозил их он малышом, вылавливая задыхавшихся в проруби карасей. Бабушка Елена тогда, помнится, гаркнула на деда — растерялся старый, бухнулся на колени перед самой иконой! — заставила его принести воды почему-то именно из той же проруби. Едва пальцы начали отходить в ледяной воде, обмотала руки плачущему внуку праздничной кофтой.

За эту самую кофту, подаренную бабушке сыном перед войной — отцом Грини, сосед Доронин одарил бабушку кружкой гусиного сала — ей-ей, жалко несмышленыша! Зато всякий раз потом выговаривал соседке, если ее внук за былую доброту не благодарил низким поклоном, а, как волчонок, ярился исподлобья.

Даже когда Гриня работал в рыбнадзоре, в сенях у бабушки всегда стояли просмоленные бочки, в которых плескалась спасенная им рыбья молодь.

Вялый, внешне безучастный к жизни, словно вытянутый на берег старый сом, Гриня слыл в поселке за недоумка: родная бабка в покосы нанимает работников со стороны, тогда как свой верзила ради десятка рыбешек копает канаву от усыхающей старицы к реке.

Зато браконьеры, и городские, и местные, Гриню уважали и мстили ему от души. Городских Гриня совсем легко облапошивал. Обычно после изнурительной тряски из города мотоциклисты отдыхали в селе: пили молоко, пока охлаждался мотор, расспрашивали мальчишек про клев. Гриню же интересовали пылившие украдкой мимо села, чаще в пятницу, поздно вечером, мощные «Уралы» с вместительными люльками.

Торная для мотоциклов тропа сопровождала реку километров десять, а дальше ее надежно сторожили неприступные береговые скалы.

Прихватив с собой рослую лайку, Гриня бесшумно катил на велосипеде вслед за возможным браконьером. Если тот действительно гарпунил с карбидной лампой в заводи, Гриня, улучив момент, сливал из бака бензин, именем закона реквизировал вкусную городскую снедь и вместе с напружинившимся псом ожидал, пока браконьер причалит к берегу. Одного-двух не без возни, но скручивал. Шустик выручал…

Однажды пес вырвался из Грининых рук — подбежал, виляя хвостом, к выплывшей из темноты лодке. Влажно лизнул горячим языком колючее лицо хозяина своей матери — Доронина. Сын Доронина накинул на Шустика сеть и надежно, как колол свиней, воткнул лайке нож под лопатку…

Терпеливому следователю Гриня так и не смог объяснить подробности схватки. От удара веслом в голову сын Доронина скончался сразу, а у самого старика оказался перебитым позвоночник.

После объявления Грине приговора, жена Доронина — старуха в черном, с водянистым студнем вместо глаз на желтом лице — кричала односельчанам, спешащим на свежий воздух.

— Люди! Люди, али нет? Судьи жизнь подлюке подарили, и вы молчите? Заодно? Найду, Прохориха, справедливость на твоего изверга! Ничем не поскуплюсь, без копейки останусь — найду справедливость!

— Не советую вам искать иную справедливость! — вышел из себя судья. До этого он задавал вопросы и жене Доронина, и Грине, и пострадавшему одинаково корректным бесстрастным голосом. Жестом подозвал одного из милиционеров — шепнул тому на ухо. Милиционер помог бабушке Елене встать, поддерживая ее под руки, проводил до дверей.