Реквием ангела, исповедь демона

Мы оказались в огромной комнате. Заставленное реквизитом, лесами, лестницами, металлическими каркасами декораций, штангами для вешалок с костюмами помещение оказалось лишь немногим меньше зрительного зала. На стене с выходами тускло горела лампочка.

Катрина отпустила мою руку и прошла вперед, туда, где стоял бутафорский королевский трон с высокой спинкой. Роскошное черное платье на её точеной фигуре контрастно выделялось на фоне окружающей нас бутафории.

Это был не её трон. Сама ночь уготовала ей иной престол.

— Ты хотел знать обо мне всё?

— Да.

Она подошла совсем близко и остановилась напротив меня:

— Это твой шанс. Но, будь осторожен. Некоторые ответы способны омрачить этот славный вечер.

— Я хочу разделить твои тревоги и радости. Хочу, чтобы ты впустила меня в свое сердце.

— Красивые слова.

— И не только слова. То, что я чувствую, тоже красиво. Дни, что мы провели в разлуке, я томился при мысли, что никогда тебя не увижу. Так позволь мне, наконец, постичь, кто такая Катрина Вэллкат.

— Ну что ж, как пожелаешь, Марк. Пойдем, осмотримся. А я меж тем начну свой рассказ.

Мы неспешно двинулись через декорации «Вальпургиевой ночи», и я заслушался её мелодичным голосом, оттененным нотками сербского произношения. Но слова её были страшны:

— Давным-давно, когда мир ещё не знал ни поэзии лорда Байрона, ни Французской Революции, в Оттоманской империи родилась я. 25 марта 1717 года. Как и всех детей лордоков, меня одолевала мучительная болезнь наподобие вашей порфирии и в десятки раз жесточе ее. Я видела дни и солнце. Я жила, мое сердце билось. Но наследие Лордока в моей крови с годами лишь крепло и постепенно отбирало у меня жизнь. Родители по всей Европе пугали своих детей темнотой, а великий лорд-маршал и его жена приучали меня бояться света. К двадцати двум годам всё живое было изгнано из меня, как предначертано всем нам по праву рождения. 17 сентября 1739 жизнь покинула дочь лорда-маршала Зана Вэллката. Это было мучительно и одиноко. С тех пор я слуга темницы вечной, что не падет, пока заходит солнце. Я стала той, от кого произошли те, кого вы называете вампирами. Лордоком. — Катрина взглянула на меня. Её лицо покрыла вуаль грусти. — Дневной свет стал обжигать мою кожу, а людские хвори перестали мне грозить. Эпохи понеслись в стремительном потоке. И темная бездна предстоящей вечности распахнула предо мной свои врата. Но я запомнила солнечный свет на всю жизнь так отчетливо, чтобы этих воспоминаний хватило на предстоящие века ночного мрака, что пролетели как один взмах ресниц. Я бы хотела однажды вновь увидеть солнце и залитый его лучами день. Теперь ты знаешь мой секрет, милый Марк. Но мои чаяния не освобождают меня от моей сути. То, кто я, предопределяет мои деяния. И деяния мои злы.

— Нет, — поспешил возразить я. — Я видел других лордоков. Но разве ты на них похожа!

Катрина нетерпеливо отвернулась и отошла от меня.

— Глядя на ластящегося льва, забываешь ли ты, что он может разорвать человека в одно мгновение? — спросила она в темноту. — Мы вместе, Марк, и потому на тебе большая ответственность. Я не хочу потерять тебя из-за твоей наивности. Не позволяй этому лицу, — плавным, исполненным грацией, жестом она указала на себя, — и этому телу заставить тебя утратить рассудок. Я бы очень хотела, чтобы тебя не коснулись те угрозы и темные тайны, что я несу в себе. Не стоит игнорировать желание, которое я испытала, глядя на тебя уже не в первый раз. Жажду.

Я взметнул на неё ошеломленный взгляд.

— А ты как думал? — повернулась она и угрожающе начала двигаться в мою сторону. — Думаешь, ты возбуждал желание выпить твою кровь только у той белокурой обращенной из клуба «Валлахия»? Нет. Я тоже попускала такое вожделение. Голод сильнее разума. И однажды утоленный он извечно возвращается. Ты видел меня сегодня в ложе! Видел, как я смотрела на того молодого человека. Не с похотью, но с похотливой жаждою! — в её голосе проступало всё больше нажима, чудовищного мрачного торжества. — Ну, скажи, тебе это понравилось? Усладило взор или испугало?

— Раздосадовало. Я испытал чувства, которые не хочу больше ощущать, — безрадостно признал я.

— Вот теперь ты и понял, кто такая Катрина Вэллкат.

Лед и бархат слились в прозвучавших словах. Очень странно и тяжело принять их. Они стали откровением, которое в глубине души я предпочел бы не слышать.

— Запомни те чувства, что огорчили тебя там, в театральной ложе. Лишь помня об опасности, ты будешь защищен от меня самой, — продолжила она, смягчившись. — Заклинаю, помни кто я есть. Потому что ты мне нужен и дорог мне!

Катрина замолчала и следила за моей реакцией, чувствуя, наверное, что сказанное действительно может омрачить этот вечер. Мы оба молчали.

Эйфория, ослепившая меня с возвращением Катрины в мою жизнь, стала растворяться. Слова наемницы отрезвили.

Катрина увидела, что я её понял. Она решила поберечь мои нервы:

— Есть многое, о чем из всех умерших, могу рассказать лишь я одна. Но пока ты не готов услышать всё сразу. Поэтому laissez aller[2].

— Мне нравится, когда ты говоришь по-французски.