Реквием ангела, исповедь демона

— Скоро. В ближайшие дни.

— Что ж, остается только поздравить Марка! — исполненный серьезности, поднял бокал Герман.

— Да, мы искренне рады, что у тебя всё налаживается, — тоже подняла бокал мама, расцветая радостной улыбкой.

Перед чаем мужчины вышли на веранду покурить. Отец с дядей сели на скамейку, а Герман стал у перил, достал зажигалку с пачкой сигарет. Передал сигарету тестю, мой отец взял одну. Предложил мне, но я отказался.

— Знаю, что не куришь, но мое дело предложить из уважения, — улыбнулся Герман. Он закурил и выдохнул дым через нос, вглядываясь в темный двор, укрытый ночью, в окрестности, простирающиеся за забором. На улице было сравнительно тихо и спокойно. Где-то гудел ветер, где-то выли собаки. — Зима, — сказал Герман.

— Пришел, наконец, декабрь, а? — кашлянул дядя. — Скоро праздники.

— Расскажи о своей девушке, — вдруг заговорил отец.

— Ещё? — переспросил я.

— Да-да, — поддержал дядя.

Я посмотрел на Германа. Тот пожал плечами, давая мне возможность решать рассказывать или нет.

— Ну, мои слова — ничто в сравнении с безмолвным совершенством Катрины.

— Похоже, ты влюбился, Марк? — воскликнул дядя.

— По-другому быть не могло, — пожал плечами я. — Влюбился и серьезно. Вы бы её видели. Катрину.

Отец довольно посмеялся:

— Молодец, сын.

А Герман быстро сунул сигарету в рот и пожал мне руку:

— Поздравляю! Это очень важно, дружище!

Отец и дядя завели разговоры о работе. Вскоре на веранду выглянула Кира и сообщила, что всё готово к чаю, и через минуту мы двинулись в дом. Потушив окурки в пепельнице, Герман и дядя зашли внутрь, а отец задержал меня.

— Подожди, Марк. Хочу перекинуться парой слов с сыном, которого давно не видел. — Отец сощурился, положил руки в карманы и прошелся по веранде. — Весь вечер смотрю на тебя и чувствую, что ты какой-то другой.

— О чем ты?

— Ты где-то не с нами. Будто переживаешь о чем-то.

Я махнул рукой.

— С тех пор как не стало Марины, мне через многое пришлось пройти. Я погрузился в ночной мир, где царят противоречия и разногласия между чувствами и моралью. Ты прав. Может быть, я изменился.

— Ты стал похож на человека, на котором лежит ответственность за смерти других людей.

Он застал меня врасплох, и с минуту я не мог выговорить ни слова.

— Что? С чего ты это взял вообще, отец?

— Я хирург, Марк. Я видел своих коллег, под скальпелем которых умерли люди. После этого в них что-то менялось. Точно так же что-то изменилось в тебе.

Я не отвечал. Глядел на отца. Пристально. Ожидая, что он продолжит. А он замолчал и остановился напротив меня. Какое-то время мы смотрели друг другу в глаза, затем я спросил:

— Да у всех твоих коллег маска пофигизма на лице. И что с того, что тебе кажется, будто я изменился?

— Мне это не кажется, сынок. Расскажи, что случилось в твоей жизни.

— Я никого не убивал, если ты об этом.

— Ответственность за жизни бывает разная. Не обязательно убивать, чтобы чувствовать вину. Осознание, что кто-то умирает по его попущению, может стать не меньшим бременем.

Эти слова меня словно обожгли. Я отшатнулся от отца. Его слова озвучивали темную, прежде не изреченную сторону моей любви к Катрине. Я до сих пор не решался задумываться о том, что происходит, когда Катрина утоляет голод. В глубине души я знал, что происходит. Избегал этих терзаний совести. И не собирался говорить об этом с отцом.

Именно это я ему и сказал:

— Я не собираюсь больше говорить с тобой на эту тему.

Не знаю, что его убедило, мой сухой тон или отчуждение, с каким я на него посмотрел, но больше говорить об этом отец не стал.

Молчание становилось неловким, когда нас позвали к столу.

Пусть атмосфера за чаем была непринужденная, но мне не давали покоя озабоченные взгляды отца. Они меня раздражали. Я старался не обращать внимания, болтая с Германом, но никак не мог отвлечься. И в результате задолго до полуночи решил уйти.

Герман с Кирой вызвались подбросить меня до дома на их машине. Я отказался, заверив, что без проблем доберусь сам. Кира всё обнимала меня, говоря, чтоб я почаще вспоминал их. Попрощавшись с мамой, я встретился глазами с отцом. Тот пожал мне руку на прощание и сказал слова, которые меня очень поразили, но нисколько не сгладили моего раздражения:

— До встречи, сынок! И живи так, чтобы Марина тобой гордилась.

Когда-то я сам давал такое обещание своей невесте уже после её смерти.

Наконец я отделался от бесчисленных прощальных объятий и брел по пустынной улице небольшого городка, один под звездами. Слова отца не шли из головы и внушили мне чувство вины. Отвратительное ощущение, будто меня обвинили в любви. Так оно и было, раз моя любовь настолько сложна.

Темные, покрытые инеем заросли кустарников сгущались вокруг дороги. Я вышел на шоссе. Впереди сквозь ночную дымку мерцали огни Калининграда. В темноте показался призрачный свет фар. Черный Форд Мустанг притормозил и проворно развернулся возле меня.

Катрина была изумлена, завидев меня, бредущего по ночной дороге. Я сел в машину.