Реквием машине времени

Потом дядя Петя приходил еще через месяц, Григорию не хватило мужества сказать «нет». Но и выполнить просьбу он не мог, конечно. И с болью думал о том, сколь много значит для людей писательское слово и как часто писатели не оправдывают надежд, выдавая желаемое за действительное…

— Почему ты пишешь фантастику? — снова спросил Евгений у задумавшегося Григория. — Почему уходишь от действительности?

— А почему ты в детстве любил сказки? — задал Григорий встречный вопрос. И сам же ответил: — Набегался ты за день, кучу шишек и обид с улицы принес. А мамочка тебе сказочку расскажет на сон грядущий, и про все обиды ты забудешь, и уснешь — как миленький…

Три горошины

Спи, мой мальчик, спи… Хочешь, я расскажу тебе сказку. Старую-старую сказку… Это было очень давно. Тогда не было ни тебя, ни меня. Даже бабушки с дедушкой еще не было… В сказочном царстве Микромир жили три частицы, три электрона. Они были очень веселыми, танцевали, кружились вместе со своим другом Протоном. Протон их очень любил и ласково называл Горошинами.

Долго они так жили, хорошо им было вместе. Прочная у них сложилась дружба. Все привыкли, что они всегда вместе, и называли их союз химическим элементом. Но однажды пришла к ним строгая госпожа Радиоактивность и сказала:

— Настало время вам расстаться!

Горько заплакали Горошины, но ослушаться госпожу не посмели. Каждой Горошине разрешили самой выбирать дорогу. Первая Горошина поплакала, поплакала и сказала:

— Я полечу далеко-далеко, через много-много миров. И все будут видеть, какая я блестящая и красивая…

Исполнили желание первой Горошины, и она полетела. Бедная, маленькая Горошина… Никто теперь не знает, где она. Ведь одну ее совсем, совсем не видно…

Второй Горошине очень не хотелось покидать любимого Протона. Она думала, что доброму милому Протону будет очень плохо без нее. И она все плакала и плакала:

— Ах, оставьте меня…

И ее оставили. Еще быстрее закружилась счастливая Горошина вокруг Протона, делясь с ним радостью. До сих пор живет она со своим Протоном и нет в Микромире более счастливой и более стабильной семьи среди химических элементов.

Третья Горошина поплакала, поплакала и сказала:

— Разгоните меня до скорости света!

Никто не может выдержать такой скорости, но желание Горошины исполнили. Разогнали ее до скорости света. Вес у Горошины стал бесконечно большим, и она погибла. Но из ее бесконечно большой массы образовалась Вселенная, в которой живет много других Горошин. В ней живем и мы с тобой, сынок… Спи, мой мальчик, спи…

Мальчик спит. Ему снится третья Горошина…

Конечно, дети и такой вот простенькой сказочкой обойдутся. А сказки для взрослых — это уже научная фантастика. Ведь и взрослому дяде нужно что-то там забыть, отдохнуть от дум тяжких. Можно, конечно, отгородиться от суровой действительности спасительной стеной опьянения. Многие так и делают, к сожалению…

— А чо делать, — заметил Хромой, — если, допустим, даже в кино некуда сходить. Наши нефтяники, кто в Нижневартовск распределился, рассказывали на юбилее, что у них нет ни одного кинотеатра!

— Ну, это не показательно, — возразил Евгений, — и винить нужно самих себя. Ведь у нас в геологии как — оседаем возле рудишки на три-четыре года, а поселок успеваем отгрохать. И клуб — чтоб кино крутить. А как же иначе? Да в противном случае наши бабы глаза начальству выцарапают!

— Это потому, что дотянуться могут, — сказал Хромой. — Мэр поселка, то бишь начальник экспедиции, живет среди нас, ходит с нами и на работу, и в столовую. А город — это вам не поселок. И тамошний мэр ходил, видимо, этажом выше…

— Или вообще по крыше, — усмехнулся Григорий. — Звезды считал. Не уточняю, какие… Но вернемся к дяде. Скучает он — звездочеты о нем и забыли, «кина» не построили, книг хороших не напечатали, к водке у него аллергия после Указа. Фантастика — та вообще в опале. Так вот. Кстати, о фантастике…

Григория понесло. Он огорошил однокашников торжественным заявлением. Мол, фантастика — это литература огромной социальной силы. Запахло официальщинсй, и Хромой с Евгением весело переглянулись.

— …вы всего Булгакова читали? — витийствовал Григорий. — Ну, в самиздате что ходит… Вы многое потеряли! А антиутопии Замятина, Хаксли, Оруэлла? Этими именами нас пугают, но они ходят по стране огромными тиражами, в ксерокопиях. Это, братцы, социальная фантастика, романы-предупреждения, написанные еще в 20-40-х годах и оказавшиеся, к сожалению, пророческими. По их следам идут Рей Брэдбери, Ефремов с его «Часом быка», сегодняшние Стругацкие. Нет, фантастов не упрекнешь в уходе от действительности…

— Ну ладно, ладно… Убедил, — не вытерпел Хромой. — Заканчивай лекцию, аудитория устала. А вообще ты прав. Уж если кто и уходит от действительности, так это современные реалисты. Почитываю я их, почитываю, даже интересно бывает. Но — не то. Некоторые книжки у них какие-то кастрированные.

Он осекся, покосился на Катю. Та погрозила пальцем.

— Понимаешь, Григорий, — продолжал Хромой, — вольно или невольно печатным словом действительность как-то лакируется, приглаживается…