Ренуар. Частная жизнь

Пьер оправлялся тяжело, Ренуар переживал и за него, и за Алину. Будучи в отъезде по рабочей необходимости, он пишет: «Надеюсь, что Пьеру лучше или он даже совсем поправился. Я полностью доверяю Латти, но эта рана, которая не заживает и даже не становится меньше, меня тревожит. Может, я не прав. Но именно поэтому я хотел направить тебя в свое отсутствие к [доктору де] Беллио: на случай, если что-нибудь произойдет, ты будешь знать, что делать и не останешься одна; впрочем, надеюсь, все и так образуется». Лечение Пьера обходилось дорого, но Ренуар готов был идти на жертвы ради сына. В том же письме он отвечает Алине, которая переживает, что придется оплатить билет на поезд, чтобы отвезти Пьера к доктору: «Не переживай за лишние 4 франка 16 су; главное, чтобы мальчик поправился. Поцелуй бедненького Пьера»[583].

Эскиз к картине «Кормящая мать» с двумя набросками детских головок. 1886. 91,4×73,3 см. Бежевый грунтованный холст, сангина, белый мел. Страсбургский музей, Франция

Тревоги не унимались – Ренуар написал двум врачам-гомеопатам, своим друзьям и заказчикам, де Беллио и Гаше, – так же он поступил восемью годами раньше, когда его натурщица Марго заболела оспой (см. вторую главу). Теперь он умоляет де Беллио: «Я был бы Вам бесконечно признателен, если бы Вы согласились прийти посмотреть моего сына – не как врач, а как друг – и просто высказать мне свое мнение. Уже две недели, как ему сделали операцию на крайней плоти, но рана не заживает из-за экземы. Врач говорит, что это не опасно, но я очень волнуюсь из-за того, как все затянулось, – возможно, Вы дадите нам какой-то совет»[584]

. Осмотрев Пьера, де Беллио убедил Ренуара сделать повторную операцию. Ренуар пишет Мюре: «Моему малышу нужна новая операция. Я извелся за последние два месяца, обрабатывая ему ранку, а теперь все сначала. На сей раз я выбрал хорошего врача, надеюсь, что все пройдет гладко»[585]. Когда Гаше пришел осмотреть Пьера, тому уже сделали вторую операцию и он шел на поправку. Ренуар пишет Мюре в другом письме: «Доктор Гаше был к нам, как всегда, очень добр. Пожалуйста, передай ему наши наилучшие пожелания и скажи, что дела идут все лучше и лучше… Алине приходится целыми днями сидеть дома. Когда вернусь, буду ее иногда подменять»[586]. Еще в одном письме к Мюре говорится: «Что до моего сына, все хорошо, впрочем еще не все позади – нужно дождаться, когда швы сами отпадут, а это занимает много времени»

[587].

По ходу всех этих испытаний Ренуар показал себя ответственным и заботливым отцом и ни разу не отказал сыну в помощи, несмотря на финансовую неопределенность. Он постоянно демонстрировал любовь и приязнь к Пьеру. Внизу одного из писем, отправленных Алине этим летом, он нарисовал для сына картинку и приписал: «Рисую тебе маленькую железную дорогу, до скорой встречи»[588]. Пьер полностью оправился от операций, но Ренуар продолжал тревожиться за его здоровье. Два года спустя, в декабре 1889-го, он пишет Берару, одному из немногих, знавших о существовании Пьера: «После месячного недомогания у малыша началась слизистая лихорадка»[589]

. Еще через одиннадцать лет Ренуар вспоминает второй приступ слизистой лихорадки у Пьера и винит во всем уголь. «Этот уголь. Если есть уголь, кому теперь нужны войны? Он убивает шахтеров; он убивает тех, кто им пользуется и путешествует с его помощью… В 1889 году у меня были такие же проблемы с Пьером – у него началась слизистая лихорадка из-за моей (самой современной) угольной печки»[590].

Ренуар без малейших колебаний тратил деньги на лечение сына, несмотря на то что с 1884 по 1888 год его финансовые дела находились в плачевном состоянии. В конце 1870-х он хорошо зарабатывал благодаря мадам Шарпантье, продолжал зарабатывать и в начале 1880-х – у него даже была возможность путешествовать, – но к 1884 году заказы иссякли. Последствия финансового краха 1882 года продолжали влиять как на Ренуара, так и на его агента. Притом что сорокачетырехлетний Ренуар получил крупный заказ – четыре портрета детей сенатора доктора Этьена Гужона[591], он приходил в отчаяние от неспособности прожить на свои заработки и в конце 1885 года писал Алине: «Милый друг… мои портреты продвигаются плохо, скорее всего, я не смогу их закончить… От живописи меня просто тошнит, мне кажется, я уже совсем ни на что не способен. Видимо, состарился. Боюсь, бедненькая моя, что тебе придется привыкать к моей старости, деваться некуда. Как бы то ни было, надеюсь, что Монмартр меня излечит, хотя сейчас настроение очень скверное. Не надо красить пол в моей комнате. Столько расходов, а я не уверен, что смогу заработать на жизнь. Нужно думать, на чем сэкономить. Тем не менее целую тебя, как могу. Огюст»[592]. Несмотря на отчаянный тон письма, он подписывает его «Огюст», добавляя нотку интимности и заставляя вспомнить свое первое письмо к Алине, которое он шутливо подписал «Огюстин» вместо обычного «Ренуар».