Ренуар. Частная жизнь

Сегодня высказывания Ренуара представляются нам оскорбительными и неуважительными, однако их нужно рассматривать в контексте того времени и присущего Ренуару стремления соглашаться с любым собеседником. Когда он пишет, что Жорж Санд – чудовищная корова на пяти ногах, он только повторяет мысли других, например Бодлера, который во всеуслышание хулил Санд, писал, что «она глупа, толста и болтлива. В ее представлениях о морали столько же глубины суждения и утонченности чувств, сколько у поломойки или содержанки… То, что существуют мужчины, которых влечет к этой шлюхе, говорит только о том, как низко пал мужской род в нашем поколении»[675]. На самом же деле Ренуар часто проявлял доброту, щедрость, непредвзятость, приязнь и уважение в отношении женщин – и это говорит громче, чем те слова, которые он отправил своему другу Бюрти.

В 1888 году причин придерживаться общепринятого мнения у Ренуара было более чем достаточно. Помимо проблем с неоднозначным восприятием его нового энгровского импрессионизма и с недостатком заказов, начало подводить здоровье. Шестью годами ранее он очень боялся, что его опять свалит мучительная пневмония, теперь же внезапно начались беды с зубами и глазами, породив страх, что какая-нибудь куда более серьезная болезнь может полностью отлучить его от мольберта, а такая судьба пугала художника более, чем смерть. Страхи его были обоснованны – симптомы действительно оказались первыми вестниками ревматоидного полиартрита, болезни, которая по ходу следующих тридцати лет постепенно превратила его в полного инвалида[676]

. В августе 1888 года Ренуар пишет про свое состояние: «Проснулся сегодня утром с невралгической головной болью… Пошел к дантисту… Не знаю, сколько еще буду ходить, закутавшись в хлопок и шерсть»[677].

Через четыре месяца у Ренуара случился первый настоящий приступ ревматического паралича. Все началось в Эссуа 29 декабря 1888 года – снова разболелись зубы, и он написал Жоржу Шарпантье: «Страдаю от невыносимой зубной невралгии»[678]

. Он стал тревожиться о том, что не в состоянии будет вернуться в Париж, чтобы продолжить работу. В январе 1889 года он жаловался Эжену Мане, мужу Моризо: «Я болен: простудился в деревне, меня разбил лицевой, местный, ревматический и пр. паралич… Коротко говоря, у меня обездвижена половина лица, мне назначили два месяца электрических процедур. Выходить на улицу запрещено, чтобы не подхватить новую простуду. Полагаю, ничего серьезного, однако пока никаких улучшений [в смысле лицевого паралича]»[679]. Вскоре после этого он отправил Эжену еще одно письмо: «У меня проблемы с глазами, как у Дега»[680]

. В декабре 1888 года он в отчаянии пишет агенту: «Думал на днях вернуться, но вновь разболелись зубы. Несколько дней не спал. Сейчас боль прошла, но половина головы распухла, один глаз не открывается. Есть не могу. Что будет после? Ехать в таком состоянии невозможно… Надеюсь, завтра глаз откроется и я закончу работу»[681]. Через несколько дней он достаточно оправился, чтобы собраться в дорогу, и написал Мюре: «Еду в Париж завтра или послезавтра. Очень раздражен; мне кажется, у меня абсцесс в ухе. Сильнейшая боль. Напиши мне [на домашний адрес], рю Удон, 18»[682]

.

Через девять месяцев Ренуара по-прежнему донимали приступы боли, Берару он описал их так: «После визита к дантисту сильные боли не прекратились. Сегодня болит меньше… После невыносимых страданий из-за зубов и голода, вызванного их отсутствием, мне вставят новые зубы, и, если здоровье поправится, я вернусь к работе»[683]. К работе Ренуар вернулся, однако здоровье так и не поправилось. Ему удалили много зубов, в результате пришлось есть протертую пищу или пить жидкости через соломинку[684]. На фотографиях этого периода сорокавосьмилетний Ренуар выглядит изможденным, хрупким и постаревшим. При этом живопись его стала еще более гедонистической. Томные женщины с пышными формами воплощают в себе чувственность, которая исчезала из его жизни[685]. Искусство стало отдушиной и лекарством – еще более действенным, чем в былые времена.