Решения принимались на земле

Как-то под вечер мы с генералом Н. Г. Селезневым сидели в его комнате, пили чай и говорили о последних событиях в районе Секешфехервара, где войскам 3-го Украинского фронта при содействии авиации 17-й воздушной армии удалось наконец утихомирить гитлеровцев, отразить их последние контратаки, обсуждали полученные в течение дня тревожные разведданные о повышении активности вражеских войск в районе озера Балатон. Увлекшись разговором, не услышали, как в комнату вошел высокий, моложавый генерал-майор. Закрывая за собой дверь, он запоздало спросил:

— Можно к вам? Не помешаю?

Подумалось: «Очень знакомый голос, где я слышал его?»

Как бы отвечая на мой немой вопрос, генерал прошел к столу, крепко пожал руку сначала Селезневу, потом мне, отрекомендовался:

— Фамилия моя Борман, Александр Владимирович. Назначен к вам заместителем командующего армией. Зашел к генералу Горюнову, а его нет. Сказали, что выехал в штаб фронта. Потому и решил заглянуть к вам. Надеюсь, не помешал беседе?

— Нет, нет, не помешали, присаживайтесь, — привычно проведя пятерней по гладковыбритой голове, сказал Селезнев.

«Тигр»!» — вспомнил я позывной Бормана, управлявшего по радио боевыми действиями истребительной авиации 5-й и 4-й воздушных армий на Северном Кавказе и Кубани. Да, это был тот самый комдив, управлявший с земли по радио многочисленными воздушными боями советских истребителей с немецкими «мессерами» и «фоккерами» в небе над «Голубой линией», бескомпромиссно требовавший от летчиков драться с фашистскими стервятниками слетанными парами, постоянно оберегать друг друга в бою.

В то время, помнится, я часто ловил себя на мысли: хорошо бы встретиться, познакомиться с загадочным «Тигром», запросто потолковать о секретах тогда только что введенного в практику управления истребителями по радио.

Фамилия комдива была мне, конечно, известна. Судя по его советам и рекомендациям летчикам, которые часто слышал по рации, я понимал, что он отличный знаток тактики воздушного боя, эрудированный авиационный командир, и мне, молодому тогда штабному специалисту, наверняка есть чему поучиться у «Тигра». Встретиться однако с ним в пору боев на Кубани так и не довелось: каждый из нас был по горло занят своими делами.

И вот теперь генерал-майор авиации А. В. Борман прибыл к нам на должность заместителя командарма.

Пока я восстанавливал в памяти боевые события на Северном Кавказе и Кубани, между Селезневым и Борманом завязался оживленный разговор о боевых действиях авиации при разгроме будапештской группировки врага. Из слов нового заместителя командарма нетрудно было понять, что о славных делах летчиков в боях за Будапешт он многое уже знал и теперь интересовался лишь некоторыми подробностями. Начальник штаба охотно отвечал на его вопросы.

— А с трубой-то вам, кажется, не повезло, — улучив момент, с легкой сочувственной усмешкой сказал Борман.

— С какой трубой?.. Ах да, с этой парламентской, — чуть насупившись, вспомнил Селезнев. — Не повезло, не повезло. Стыда не оберешься.

Труба на крыше венгерского парламентского здания в течение нескольких дней после овладения советскими войсками Будапештом была, как говорится, притчей во языцах. А случилось вот что. Во время боев генерал В. В. Сте-пнчев не то в шутку, не то всерьез сказал маршалу авиации Г. А. Ворожейкину, будто одному из летчиков-штурмовиков удалось влепить бомбу прямо в дымоход печной трубы на парламенте. В действительности же, как выяснилось, в здание парламента не попала ни одна авиабомба, оно осталось целехоньким.

Представитель Ставки по авиации поставил в связи с этим под сомнение правдивость и объективность также некоторых официальных боевых донесений. Повод для подобного сомнения был: отдельные командиры авиаполков и дивизий иногда преувеличивали боевые заслуги подчиненных им летчиков. А поскольку на конец февраля у нас планировалось проведение армейской военно-теоретической конференции, в ходе которой наверняка мог возникнуть вопрос и о «приписках», о неточностях некоторых боевых донесений, маршал Ворожейкин потребовал от командарма до начала конференции силами офицеров штаба проверить и сфотографировать в Будапеште и пригородах результаты авиационных ударов до врагу, иначе говоря — наглядно запечатлеть, какая помощь была оказана авиаторами наземным войскам в тех или иных конкретных случаях боев за Будапешт. Выполнение этой нелегкой и к тому же не очень благодарной миссии было возложено командованием на меня. О ней Николай Георгиевич напомнил мне в присутствии нового замкомандарма.

— Завтра утром, батенька, поезжайте в Будапешт, — распорядился он. Прихватите с собой одного-двух офицеров из разведотдела, хорошего фотографа и поезжайте.

— Если не возражаете, Николай Георгиевич, я, пожалуй, тоже поеду с товарищами. Кое в чем помогу им, а главное — собственными глазами посмотрю результаты действий штурмовиков и бомбардировщиков. Для меня, истребителя, думаю, это будет полезно, — неожиданно высказал свое пожелание генерал А. В. Борман.