Реши это

– Ты больше не можешь купить даже «Тик-Так», – заверил я его с насмешкой.

– Садись, пожалуйста, – приказала ему Марисоль. – Боже мой, у тебя как будто мания.

– Но на самом деле ты должен его трахнуть. Он умоляет об этом, – продолжал он подначивать меня, – Я вижу, и готов поспорить, что ты получаешь не так уж много предложений.

Марисоль задохнулась, а потом рассмеялась, и Кэлли выплюнула воду.

– Что? – огрызнулся Ник. – Я оскорбил ваши нежные чувства?

– Нет, – проворчала Марисоль, вскинув бровь. – Но ты заблуждаешься, если думаешь, что такой собранный мужчина, как Локрин Барнс, не получает больше предложений, чем знает, что с ними делать. Думай головой, парень.

– Это отвратительно, – сказал ей Ник.

– Он великолепен, – сказала ему Кэлли, а потом повернулась ко мне. – Ты великолепен, но ты это знаешь. Ты должен.

– Вы обе очень милые, – сказал я, улыбаясь им.

Они обе обмахивали себя руками, и мой смех заставил Ника выйти к бассейну.

Часть 5

Я сам удивлялся тому, как много у меня терпения. Я глубоко копнул, и оно нашлось, и я оставался на высоте. Я принимал все, что выплескивал Ник, и глотал каждое оскорбление, реплику и колкость, пытаясь наконец просто найти с ним общий язык. Но это было похоже на танец с дикобразом - я никогда не знал, получу ли я мягкое подбрюшье или колючие перья. Все остальные говорили, что видят в нем рост, перемены и твердую решимость, но для меня находиться рядом с ним было все равно что ехать на американских горках, не видя поворотов и наклонов.

В середине августа мы поехали с Ником на вечеринку к друзьям в Монтесито, на Хот-Спрингс-роуд, и я никогда не был в более красивом доме - он выглядел как испанская церковь - на столь пышной, потрясающей территории. Я не мог перестать ходить вокруг. Я бесконечно проверял Ника и наконец сел у бассейна, когда незнакомый мне парень играл на гитаре для нескольких человек. Это было прекрасно, и мне нравился скрип его пальцев по струнам. Это напомнило мне всю ту музыку, которую слушала моя мама, когда я был маленьким, и которая пробила туннель в моем мозгу и никогда оттуда не выходила.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Ник, внезапно появившись и глядя на меня сверху вниз.

– О, – ответил я, приготовившись встать. – Ты готов идти?

Он протянул руку, чтобы я не двигался, и через несколько минут, когда я понял, что он собирается остаться и послушать, я снова устроился поудобнее.

– Он тебе нравится? – спросил он, причем вопрос прозвучал как обвинение.

Я перевел взгляд с певца, который, закончив исполнять кавер-версию «Не принимай близко к сердцу» группы Eagles, сказал, что его зовут Таннер Уорд, на Ника.

– Мне нравится такая музыка, – уточнил я. – По случаю.

– О? – сказал он, в его голосе прозвучало одновременно презрение и жалость.

– Знаешь что, – огрызнулся я, радуясь, что мы оказались вне зоны слышимости других, – просто уходи. Я не в том настроении, чтобы разбираться с твоим дерьмом. Я просто хочу сидеть здесь и слушать.

Но он не сдвинулся с места, просто стоял. Не обращая на него внимания, я вернулся к отдыху под звездами в прекрасную летнюю ночь.

– Что тебе в нем нравится? – тихо спросил он.

– Мы собираемся поговорить по-настоящему? – спросил я, потому что не собирался даже вступать в разговор, если он не будет пытаться.

– Я попытаюсь, – ответил он, улыбаясь почти овечьей улыбкой. – С тобой не всегда легко.

– То же самое, – согласился я.

Он глубоко выдохнул.

– Хорошо, тогда, – ответил я, как будто он не был ослом совсем недавно, – мне нравится, как скрипят струны гитары.

– Правда?

Я хмыкнул.

– Я принял тебя за металлиста.

– Конечно, – согласился я, глядя на него снизу вверх. – Время от времени.

– Хард-рок?

– Иногда все, да? Тебе нужно все.

– Рэп?

– Да.

– Классический R and B, а джаз?

Я бросил на него взгляд, как на идиота.

– Ладно, ладно, – усмехнулся он, усаживаясь в шезлонг рядом с моими коленями. – Но это, только гитара... Я удивлен, что ты... Я не думаю, что когда-либо видел, чтобы ты так улыбался... Я даже не знал, что ты можешь так выглядеть.

– Как?

– Непринужденно, – пробормотал он, отводя взгляд, а затем снова перевел взгляд на меня. – Кажется, ты особенно любишь гитару.

– Да, – вздохнув, ответил я и рискнул сказать ему что-то настоящее. – Она напоминает мне о моей маме, о том, как я рос с ней. Ей было всего семнадцать, когда она родила меня.

От того, как он смотрел на меня, какими мягкими были его глаза, какими теплыми, у меня едва не перехватило дыхание. Его тоска - не по мне, а по матери - была ощутимой.

– Вы выросли вместе.

Я кивнул.

– С ее эклектичной, иногда плохой и в основном из семидесятых музыкой.

– И шестидесятых тоже?

– От моих бабушки и дедушки, которые были большими хиппи, – сказал я, выделив слово «большими». – Ты думаешь, что курил много травы, – я подчеркнуто поднял бровь.

Он рассмеялся.

– Боже, мне это нравится, – признался он шепотом, словно его голос на мгновение пропал.