Не успев толком прицелиться, чиновник пальнул скорее от отчаяния: в медведя он не попал и пал еще одной жертвой разъяренного зверя, который продолжил свой кровавый путь к людям. Неожиданно нашлась еще одна сила, решившаяся противостоять убийствам и всеобщему ступору: суровые и невозмутимые японские воины, минутой ранее фехтовавшие деревянными мечами, выхватили из сундуков с реквизитом настоящие клинки и плечом к плечу, стройной линией двинулись на врага. Идеальные и благородные воины с отточенными ударами: на этот раз им нечего было противопоставить груде мышц и инстинкту убивать. Медведь смял и их, разметал стройный ряд по земле, как связку тряпичных кукол.
Похолодевшая от ужаса Оболонская еще крепче прижала Кинтаро к себе и обхватила его для надежности руками. Родин достал из-за пояса широкий охотничий нож и приготовился к обороне, мысленно подбирая лучшую точку на туше медведя для нанесения удара. Все приготовились к неизбежной и страшной развязке, понимая, что, если кто-то и осмелится противостоять животному, у такого смельчака будет только единственный шанс на удар ножом или выстрел из револьвера.
Между тем медведь, почти достигнув толпы, вдруг остановился и, как будто разыскивая кого-то или что-то, начал вглядываться маленькими блестящими глазками и втягивать воздух, трепеща ноздрями огромного влажного носа.
Все затаились, как вдруг какая-то тень мелькнула в толпе, и на передний край выступил японский мальчик с причудливым деревянным посохом в руке. У Родина перехватило дыхание, и, дернувшись было прикрыть собой мальчика, он замер на полушаге: в такой миг любое движение или звук неминуемо свели бы чудо и надежду на спасение к нулю.
Никто не двинулся. Мальчик, сохраняя хладнокровие истукана, продолжил совершать невозможное: медленно и неотступно двинулся на медведя. Остановившись в пяти шагах от морды зверя, мальчик крепко сжал рукой посох, воздел руки к солнцу и громко и отрывисто что-то приказал медведю. В лучах зимнего солнца тускло сверкнул отполированный временем посох, и тишина зазвенела натянутой тетивой. Дальнейшее не укладывалось в головах очевидцев, однако так оно и было на самом деле. Медведь, как будто повинуясь неизвестным приказам невидимого дрессировщика, неуклюже осел в сугроб, ворча, нехотя повернулся вокруг своей оси и, пятясь, начал отступать от толпы. Секунду спустя он уже вприпрыжку летел назад к лесу, как нашкодивший незадачливый ученик.
Толпа загудела подобно улью. Ошарашенные люди улыбались друг другу дурашливыми улыбками, не веря глазам своим, бросались в объятия, выдохнув от облегчения и одолев наконец страх. Невозмутимые японцы мигом растеряли выдержку, радостно выкрикивали свои восторги и воздевали руки к своим богам.
Мистик Хама застыл в немом восхищении, и по его щекам потекли слезы счастья. Он нашел избранного! Он выполнил свой долг, и таинственное пророчество сбылось! Рядом, не стыдясь, плакал и верный, суровый Токояма. Слезы восторга и искренней радости самураю скрывать не пристало. Вот оно, пророчество! И сейчас, сейчас мальчик его произнесет…
И в самом деле, мальчишка принялся выкрикивать какие-то звуки, похожие на слова. Нежданно прорезавшаяся речь давалась ему с трудом, но слова уже можно было разобрать.
– Если начнете войну с севером, то…
Договорить не суждено было этому избраннику богов: Ася Оболонская навалилась на своего названого сына всем телом, вгоняя в детскую грудь страшный охотничий нож. Тяжело дыша, она слилась со своим воспитанником и опустилась вместе с ним на землю, не отнимая рук от убитого ею мальчика.
Потерянным, затравленным взглядом Ася обвела вокруг, и, когда взгляд ее пал на мертвого мальчика, внезапная счастливая улыбка осветила ее изможденное лицо.
– Вы обещали свободу! Слышите, вы?! Я выполнила уговор! – выкрикнула она внезапно, адресуя свой крик кому-то в толпе. – Вы обещали свободу! – многократным эхом раскатился по безмолвствующей площади отчаянный вопль детоубийцы.
Глава 10
В конце декабря того же года в воздухе не чувствовалось той привычной светлой атмосферы приближения праздника, которая всегда предшествовала святому Рождеству, напротив, мрачные предчувствия и напряженное ожидание войны поселились в каждом сердце.
В один из этих тревожных для России дней братья Родины, Борис и Георгий, беседовали, стоя на палубе знакомого им обоим парохода «Байкал», вдалеке маячили мрачные скалы острова Сахалин. Разговор шел спокойный и даже добродушный, старший Родин курил трубку, закрываясь воротником обычной солдатской шинели, которая была куда как проще, чем шикарная офицерская форма «с иголочки», памятная по тобольскому поезду, зато делала его практически неузнаваемым среди других пассажиров «Байкала». Наконец Борису удалось спасти драгоценный уголек от сырого злого ветра, и он, попыхивая дымком, продолжил разговор:
– Ну уж к тому времени ты точно должен был догадаться, что всю затею я проворачивал сам, в тайне от штаба. И агенты, и деньги – все шло только через меня. Благородный риск, дело тебе, думаю, знакомое.